– Как же… как ты оттуда выбрался?
– Чудом.
– Ты работал на какую-то ассоциацию?
– Ни на какую.
Он опять рассмеялся и приблизил лицо к разделявшей нас перегородке:
– Я взялся за оружие, Мат.
– Что?!
– Стал добровольцем. Там иначе не выживешь.
На секунду мне показалось, что Люк раскаивается, но я ошибся – он ни о чем не жалел. Наоборот, гордился тем, что сделал.
– Как ты мог?!
Он снова откинулся в темноту. Пение смолкло, и в церкви стало тихо. И тут я услышал совсем рядом звук – звук рыданий. Люк плакал, закрыв лицо руками.
Я сразу переменил тон:
– Тебе надо все забыть. Все, что делали они, что делал ты… Нельзя же судить обо всем человечестве по этой вспышке насилия. Ты оказался в наихудших условиях, где человек превращается в животное. Ты…
Люк поднял голову и снова приблизил ко мне лицо. На скулах у него блестели слезы, но он улыбался, и усмешка искажала его черты.
– А ты все там же, в семинарии?
– Уже три месяца.
– А пришел не в сутане. Ты что, инкогнито?
– Не надо издеваться надо мной.
Он засмеялся сквозь слезы:
– Так и сидишь в больнице для здоровых?
– Что за игру ты затеял? Тебе понадобилось двадцать четыре года, чтобы открыть для себя насилие? И нужен был Вуковар, чтобы осознать меру человеческой жестокости? А что ты намерен делать теперь? Отправиться на другой фронт? Свет в нас самих, Люк. Вспомни Первое послание Иоанна: «Для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола».
– Он явился слишком поздно.
– Если ты так думаешь, значит, ты потерял веру. Наша роль не в том, чтобы противостоять злу, а в том, чтобы призывать к добру, вести к свету…
– Ты тыловая крыса, Мат. Ты славный парень, но ты тыловая крыса. Мелкий набожный буржуа.
Я вцепился в решетку. В соборе снова запели.
– Чего ты добиваешься? Чего ты хочешь?
– Действовать.
– Ты возвращаешься в Югославию?
– Я записался в Канн-Эклюз.
– Куда?!
– В полицейскую школу. Экзамены в январе. Я буду полицейским. Через два года я уже смогу работать на улице. Другого выхода нет. Я хочу встретиться с дьяволом на его территории. Хочу испачкать руки. Соображаешь?
Он говорил спокойным, уверенным голосом. А у меня внутри, наоборот, что-то оборвалось. Снова вспомнился апостол Иоанн: «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле».
Я закрыл глаза и снова увидел себя и Люка стоящими у колонн аббатства Сен-Мишель-де-Сез. Тогда мы собирались изменить Церковь, изменить мир…
– Счастливого Рождества, Мат.
Когда я открыл глаза, исповедальня была пуста.
Следующие месяцы я прожил в состоянии оцепенения. В семинарии мне было не по себе. Таинства, литургии, молитвы, исповедь… Я слушал и не слышал, машинально повторяя заученные жесты. До меня доходили новости из Югославии, которые передавали по «Радио Ватикана». Узнав о новой резне или зверствах, я молился и постился. Я был сам себе отвратителен. Тыловая крыса. Мелкий набожный буржуа.