И вот уже Тузик, разукрашенный прилипшими к шерсти травинками и репьями, выскакивает из ближних кустов. Тяжело дыша, заваливается набок у моих ног. Я глажу его по спине, убираю с головы прицепившуюся траву.
— Эй, Аца! — опять кричу. — Отзовись, Аца!
— Э-э-й! — отвечает мне тонкий голосок с противоположной стороны. — Э-э-й!
— Я здесь, Аца! — продолжаю я. — Где ты, Аца!
— А-а-а! — отвечает мне голосок. — А-а-а!
Видно, что-то он мне объясняет.
— А-а-а! — кричу и я ему в ответ.
Хорошо, думаю, теперь мы опять вместе.
Начинаю осматриваться. Прямо передо мной, у самого противоположного склона, вижу достаточно большой, но плохо обустроенный — вроде как начали ограждать поперечными лесинами, да потом бросили — двор какого-то хутора. Три-четыре строения означали в нем, видимо, жилую хибару, сенник, конюшню и птичник, но отличить их друг от друга было трудно. Широкие двери халупы были когда-то распахнуты, а теперь лежали на земле. Во дворе и около него озабоченно клевали что-то уже подросшие цыплята, хрюкали несколько поросят. Очень живо было в заброшенном дворе.
Как бы Тузик, думаю я, ни полетел туда, чтобы разобраться по некоторым вопросам с цыплятами и поросятами, после чего мне придется объясняться с хозяевами. Поэтому достаю из торбы его поводок и пристегиваю к ошейнику. Он настолько устал, что даже не реагирует.
Но наискосок от меня, наверное, в продолжение того язычка, от которого мы разошлись, раскинулась, занимая весь склон, березовая роща лет эдак двадцати, и белые стволы деревьев выглядят совсем как равномерно всаженные в землю зубочистки. Я вижу перед собой левую опушку, от которой начинается пастбище. Правая подходит к ближнему селу, а поперек нее краснеет только что проложенная полоса дороги.
Пейзаж выглядит привлекательно. Если где и могут быть отличные белые, так только там. Лишь бы только в роще сохранилось хоть немного влаги. Я встаю и направляюсь к березняку.
Спускаю Тузика с поводка. Он словно прочитал мои мысли, и на всем скаку устремился к белоснежным стволам. Там вскоре и исчез.
Через выпас с короткой выщипанной травкой выхожу на поперечную дорогу и вижу, что она прорыта, похоже, мощной техникой до самой красной глины под самой опушкой березняка. Слева она теряется где-то на плоскогорье — красная полоса просто исчезает в зеленой траве, — справа превращается во что-то вроде улицы в поселке, в котором можно заметить несколько обитаемых домов. Все прочие — заколочены, покинуты до следующего лета.
Из придорожной канавы, глубиной почти в метр, поднимаюсь на поросший лесом холм.