Такое же чувство стыда пришлось пережить и Миле Пфефферберг во время первого посещения деревни. Когда она появилась на площади, чешский партизан остановил двух девушек из судетских немцев и заставил их снять обувь, чтобы Мила, по-прежнему носившая деревянные башмаки, смогла выбрать то, что ей больше подойдет. Оказавшись в таком положении, Мила густо покраснела. Партизан заставил одну из девушек надеть деревянные башмаки и удалился. Мила побежала за девушками следом и вернула им обувь.
Sudetendeutscherin, вспоминала Мила, даже не поблагодарила ее.
Вечером русские вломились в лагерь в поисках женщин. Пфеффербергу пришлось приставить пистолет к голове солдата, который ворвался в женское общежитие и схватил фрау Крумгольц. Даже спустя годы она ругала Пфефферберга, тыкая в него пальцем: «Как только мне представился случай уединиться с молодым парнем, так этот сукин сын помешал мне!» Трех девушек увели – впрочем, они в той или иной мере сами изъявляли такое желание – к русским, и они вернулись через три дня, уверяя, что хорошо провели время.
Но все же в Бринлитце отношение к русским было недоброжелательным, и через неделю заключенные постепенно стали уходить из лагеря. Семьи, которым удалось не потерять друг друга, отправлялись прямо на запад, не испытывая никакого желания снова встретиться с Польшей. Братья Бейски, пуская в ход свои запасы водки и одежды, пересекли всю Италию и там сели на судно сионистов, которое доставило их в Палестину. Дрезнеры через Моравию и Богемию попали в Германию, где Янек оказался среди первых десяти студентов, зачисленных в Баварский университет в Эрлангене.
Манси Рознер вернулась в Подгоже, где она условилась встретиться с Генри.
Сам же Генри Рознер, освобожденный из Дахау вместе с Олеком, как-то в общественной уборной в Мюнхене увидел человека в такой же, как у него, полосатой тюремной одежде. Генри спросил, где именно тот находился в заключении.
– В Бринлитце, – последовал ответ.
Этот человек рассказал ему, что все, кроме одной старушки (как потом выяснилось, он был неточен), в Бринлитце остались в живых. Манси же узнала о том, что Генри выжил, от своей двоюродной сестры, которая прибежала в комнату в Подгоже, где Манси ждала встречи с мужем, размахивая польской газетой, где перечислялись имена уроженцев Польши, освобожденных из Дахау.
– Манси, – крикнула кузина, – дай я тебя поцелую! И Генри жив, и Олек!
Примерно такая же встреча ждала и Регину Горовитц. Ей потребовалось около трех недель, чтобы с дочерью Нюсей добраться из Бринлитца до Кракова. Там она сняла комнатку – прихваченная с собой доля из морского склада позволила ей это сделать – и стала ждать Долека. Сколько было счастья, когда он приехал! Вместе они стали наводить справки о Рихарде, но никаких новостей не поступало. Как-то в один из летних дней Регина увидела фильм об Аушвице, снятый русскими, где показывалось освобождение поляков из лагеря. Она увидела ставшие впоследствии знаменитыми кадры с детьми за колючей проволокой, как они в сопровождении медсестры выходят за электрифицированную ограду Аушвица-I, на свободу. Рихард был самым маленьким из узников и тем самым привлек внимание оператора, он фигурировал в большинстве кадров. Не в силах сдержать слезы, Регина вскочила и выбежала из кинотеатра. Люди на улице попытались успокоить ее.