Первыми прибыли два детёныша ксеноформов. Они были не больше кошки, плескались в контейнерах с питательной средой и проявляли мало подвижности. Сильная мускулатура, рефлексы и потрясающая регенерация почти исчезли, или не успели появиться вовсе. Об этом я узнала уже тогда, когда увидела размеры взрослого ксеноформа. Огромное существо, занявшее целый чан в центральной лаборатории, оно неистово билось о скользкие борта своей клетки, пытаясь выбраться наружу. Только тогда мне стало ясно, что пару лет назад моя команда вскрывала и изучала младенца. Вполне возможно, что новорождённого. И что-то мне подсказывает, что вряд ли те военные, которые сопровождали груз, просто нашли этого детёныша или уговорили самку ксеноформов отдать своё дитя. Они убили мать, достали плод и притащили его к нам.
Дальнейшее стало представлять собой череду ужасов и постоянных нервных смен. Мы брали клетки, части тела, ткани и биологические жидкости у животных, скрещивали их с клетками ксеноформов и пытались добиться стойкого результата. Для начала в дело шли мыши и крысы. Потом начались исследования на собаках и кошках. Последними в списке оставались рептилии. С ними, к слову, удалось добиться стойкого результата куда быстрее. Остальные не подошли. За те десять лет, которые я провела в лаборатории, через мои руки прошли сотни, тысячи этих живых существ. Я не могла смотреть на них, забирая на опыты. Собаки, виляющие хвостами, до последнего верящие в то, что человек не предаст, что поможет. Кошки, мяукающие так жалобно, что сводило зубы. Рождённые от них потомства, представляющие собой опасные мутировавшие виды, результаты эмбриональных экспериментов. Матери часто умирали в родах, оставляя котят и щенков, крысят и мышат выживать самостоятельно. Но, если честно, я бы тоже предпочла умереть и не видеть, что произвела на свет.
Многосуставчатые лапы, крошечные головы, покрытые чешуёй или слизью, слепота, острые зубы, рыхлые тела и клоками выросшая на теле шерсть — немыслимо!
Через пару лет я научилась забирать опытные образцы, не глядя на них. Заходила в камеры хранения, пристёгивала поводок или делала укол, перекладывала в контейнер и относила в центральную лабораторию. Опыты над ещё живыми, лишёнными голосовых связок, молча открывающими рты существами стали для меня личной психологической тюрьмой. С Платформы не было иного пути, кроме как ногами вперёд. И мы все поняли это уже через полгода исследований. Эдария, платившая нам раньше за наших искинов жалкие гроши, неожиданно начала поощрять любые проекты, если они касались изучения ксеноформов. Стоило только указать в ведомостях пункт, будто необходимые материалы и оборудование требуется для этого, как уже через пару дней мы получали всё запрошенное.