Ну, довольно отлынивать от дела. Всё, кончились отговорки, пора.
– Дедушка Сомра! – шепотом говорю. С опаской, хотя не ухватит меня болотник, что за детские глупости? Погромче надобно звать. Может, глуховат дедушка, да и спит он, пожалуй, крепко. – Дедушка!
Крика не получилось. То ли робость помешала, то ли уважение, но я лишь чуток голосу добавила. Всё равно низовое эхо его поймало, к самому мху прижало и погнало вдаль, аж видать, как шевелятся камышины, пропуская мой зов и вроде бы его подгоняя, поправляя, чтобы впустую не развеялось имя хозяина здешних мест…
– Ох-хо, – вздохнул голос у меня за спиной. Да так обстоятельно вздохнул, что вросла я в мох пуще страха своего. Словно нашелся обещанный Кимочкой болотник, схватил за обе пятки и держит. Да что болотник! Мох вполз до колен – он и путает, и упасть не дает… А дыхание дедово затылок щекочет жутью. – Ох-хо… Долгонько ты добиралась сюда, долгонько.
– Здравия вам, дедушка, – голос сел до шелеста.
– Оно неплохо, здравия-то… – вроде бы ободрил голос. Низкий, спокойный, страха не копится от него. Скорее уж наоборот, покой приходит. Немного сонный и основательный. – Неплохо бы. Спасибо, да… Вежливо молвила, хоть душа твоя в самый мох сползла, там и запуталась, вот ведь как… А ты сядь, я кочку подвинул. Сподручнее спрашивать сидя-то, уж наверняка так. Бруснички вона почерпни да угостись. Хороша у меня брусничка, отведай.
Обещанная кочка сама толкнула под слабые колени и поймала моховым мягким шаром сиденья. Брусника лежала в наполненной водой горсти каменной чаши – чернично-синей, цвета вечернего неба. Не попробовать было невозможно. Даже на вид сочна, рука сама тянется зачерпнуть бусы ягод из студеной воды, сладко-хрустальной. У Кимки, и то не водилось столь крупной ягоды. Ядреные, брызжущие соком, пахнут немыслимым среди безвременного лета инеем свежести.
– Спасибо, вкусна твоя ягода, деда, – похвалила я. – А только зачем со спины стоишь? Мало ли я тут чуд насмотрелась, привыкла. Кимочка вон…
– Я не стою, – задумался мой собеседник. – И не тут я… Везде. Мое болото, я часть его, так-то вот. Неверный вопрос, ненужный. Более не изводи себя по глупостям. С важным пришла, а вишь-ка: мелочи собираешь да перемалываешь.
– Прости уж, напугалась я, – нет смысла таить свой страх. – Вот и горожу пустое. Из-за Кимочки пришла. Плохо ему, и думается мне, в том моя вина великая. Ты уж вразуми, лекарство какое подскажи. Я в точности исполню, у меня кроме Кимки – никого.
– Лекарство! Ох-хо, поди ты, что удумала, – в голосе загудело удивление. – Нет нам лекарства. Ты сама лекарство, вот так уж вовсе верно сказать, пожалуй… Всякая работа, пусть и великие мастера её исполняли, требует подмоги и бережливости. Наша вот истрепалась изрядно. Да оно бы полбеды, мимо время течет, поток его не трогает нас, не приводит краски к тусклости, а замыслы – к забвению… Однако же и пользы от нас нет большому миру. Когда твой Кимка высказал мне это, крепко я со сна озлился. Не нашел в его словах правды, не приметил. Он смолчал, да втихую все по-своему учудил, тебя приволок и вздумал учить уму-разуму. Ох-хо, все были против! Только не слушал он нас, ничуть не слушал. Он такой, своим умом живет, и лес ему, хитрецу, не службу служит, а дружбу дарит. Разницу понимаешь ли?