Нас постигла та же участь, и мы, смирившись с потерей мечты о пиве, тоже наполнили банки портвейном. Четыре столика посередине залы были облеплены со всех сторон посетителями, и, чтобы не тратить время на поиски другого пристанища, мы расположились на ящиках в предбаннике.
Дело происходило в исключительно жаркий день, и Савелий Ямщиков, обладавший солидным животом и более чем плотным телосложением, был одет в майку-сеточку без рукавов с вырезом на груди. Сам он лоснился от пота, а под майкой у него были запрятаны открытки с видами Тарусы, просматривающиеся сквозь сетку. Все мы тоже были одеты по-летнему небрежно. Но вид нашей компании был притягателен: многие посматривали на нас, а один, смущенно улыбаясь, подошел. Вид у него был чрезвычайно потрепанный. Вместо одной ноги – деревянный костыль, а на другой – кирзовый стоптанный сапог, несмотря на жару, человек был одет в теплый ватник и рваные солдатские галифе. На голове прилепилась замызганная кепчонка. Один глаз заплыл, а лицо покрывала щетина. Тарусянин стал гладить Савелку по плечу, восхищенно приговаривая: – Какой же ты хороший!
Оценка относилась не к духовному началу нашего друга, а к его физической кондиции. Наверное, этот битый-перебитый человек никогда не видел такой роскошной человеческой особи, как Савелий.
Зачастую пребывание в подобных местах рождало поразительно глубокие по мысли и чувству стихи Беллы. Сила контраста бытия и стихов всегда меня завораживала:
Отселева за тридевять земель
кто окольцует вольное скитанье
ночного сна? Наш деревенский хмель
всегда грустит о море-окияне.
Немудрено. Не так уж мы бедны:
когда весны событья утрясутся,
вокруг Тарусы явственно видны
отметины Нептунова трезубца.
Наш опыт старше младости земной.
Из чуд морских содеяны каменья.
Глаз голубой над кружкою пивной
из дальних бездн глядит высокомерно…
Пивная “Метро” была не единственным заведением такого рода в Тарусе. Я предложил продолжить нашу познавательную прогулку, что вызвало неподдельную радость и у Савелия, и у Сережи.
Следующей точкой притяжения становилась “Ока”, но не теперешнее одноименное кафе на берегу реки, а длинное одноэтажное строение барачного типа, которое украшало взгорье между поворотом на верхнюю дорогу по улице Шмидта и улицей Пушкина. В длинном бесперегородочном заведении вас охватывало чувство, сходное с пребыванием в вагоне-ресторане: столики для посетителей стояли рядком в одну линию вдоль стен. В глубине своеобразного коридора, покрытого истлевшим подобием ковровой дорожки, красовался камин, нарисованный на фанерном торце столовой, где, к нашему с Беллой восторгу, горел рисованный огонь и тлели дрова.