И заодно – о репутации еще не рожденного ребенка. Люди потом такого сочинят… и Далану его припишут. А Алаис не собиралась этого позволять.
Это ее сын. Он имеет право на титул Карнавонов, и он его получит.
Мысль о том, что у нее родится девочка, в голову Алаис даже не забрела.
* * *
А следующее утро для Алаис началось с неприятных ощущений.
Проснулась она от грохота кареты по мостовой, скрипа ворот и радостного визга:
– Нашелся!!!
Что-то верещали дети, плакала женщина, бубнил Далан, Алаис хотела поглядеть в окно, что происходит, но тут взял свое сволочной токсикоз, и она минут пять корчилась над ночным горшком.
Видимо, пока было нельзя, организм терпел, держался до последнего, крепился, а тут, в безопасности, и расслабился.
И выдал наружу все содержимое.
После спазмов Алаис распростерлась прямо на полу, прижалась щекой к холодным доскам, вдохнула, выдохнула…
Страшно. Тут ведь ни медицины нормальной, ничего! Смогут ли ей помочь, случись беда?
Больше всего пугает не ситуация, а то, что от тебя-то в ней ничего и не зависит!
Желудок постепенно успокоился, Алаис выждала еще минут пятнадцать для верности, и принялась одеваться. Сейчас многое зависит от матери Далана. Если они найдут общий язык, все будет намного проще. Так что скромность, строгость и еще раз респектабельность.
К завтраку Алаис спустилась в темно-синем платье с прошивкой из серебряной нити. Очень простом. Очень богатом. Не драгоценностями богатым, а тканью – дорогой ирунской шерстью. Такой и аристократки не брезговали.
Никакого выреза, воротник под горло, вышивка по лифу, длинные рукава, пена белого кружева вокруг шеи и запястий, волосы ловко скручены в узел на затылке и подхвачены лентой того же оттенка. И даже рыжий цвет не так бросается в глаза.
Войдя в гостиную, Алаис поняла, что поступила правильно.
Смотрела на нее хозяйка дома так, словно примерялась, какой кусочек отрезать для первого блюда, какой для второго, и появись Алаис в чем-то более простом, не преминула бы съязвить. Но девушка справилась. И теперь две женщины с интересом разглядывали друг друга.
Мать Далана была темноволосой и кареглазой женщиной лет тридцати. Милое усталое лицо, сложная прическа, элегантное платье из палевого шелка, нитка жемчуга…
Алаис подумала, что у нее тоже драгоценности есть, но тут же цыкнула на себя.
Что за мерзкая привычка?
Маня обвешивается серебром, значит, Тане надо золотом, а Люсе вообще бриллиантами.
Это не благородство, а обезьянничество. И Алаис чуть склонила голову, Первой представляясь хозяйке дома.
– Александра Тан.
И все. Ни слова, ни звука, она сделала первый шаг, теперь пусть мать Далана делает свой ход.