— О чем она?
— О лете, о море, о любви и о небе. О счастье.
— Это все разве называется разными словами?
Моя голова у него на коленях, и длинные сильные пальцы перебирают мои волосы. После дикого секса, когда он требовал от меня петь, пока жадно вылизывал меня, стоя на коленях, а потом так же жадно вбивался в меня членом хрипя мне в ухо: "Пой, маленькая, громче…давай, не останавливайся".
— Да, конечно!
— Для меня все это называется лишь одним словом.
— Каким?
Пальцами по его колючей скуле, по резко очерченным губам, зарываясь во взъерошенные мною волосы.
— Твоим именем, — очень серьезно, перехватывая губами мои пальцы, — все это могло бы называться просто твоим именем.
— А для меня твоим…
— Которое тоже придумала ты, — шепотом и с улыбкой. Очень нежной, как весеннее солнце. Он казался мне в такие минуты ослепительно красивым…Нет, конечно же. это не так красота, к которой все привыкли. Кто-то назвал бы его даже уродом. Но для меня…для меня мой мужчина был самым прекрасным. Я любила в нем все. Каждый шрам, каждую родинку, каждую выпуклую мышцу, запах волос и пота, вкус его дыхания и спермы. Да, я обожала в нем каждую мелочь. Каждую самую незначительную черточку на его мужественном, изуродованном несколькими шрамами, лице. Есть мужчины, которым не нужно быть красивыми, чтобы женщины сходили по ним с ума. Самыми нереальными были его глаза. Удивительного бархатного темного цвета. Как обжигающий кофе или вязкий шоколад, а иногда черная бездна лютого мрака похоти. Говорящий взгляд. Он мог не сказать ни слова, и я понимала каждый взмах его ресниц. Длинных, как у девочки. Я трогала их пальцами, и он смеялся, говоря, что это щекотно.
— Значит, ты ревнивец!
— Да. Ты не представляешь какой. Я ревную тебя даже к воздуху, которым ты дышишь, к струям воды в твоем душе и шелку твоих трусиков.
— Да ладно.
— Я серьезно. Ничто и никто не имеет права прикасаться к тебе, кроме меня.
— Ты бы объявил им войну?
— Я объявлю войну всем и каждому, кто попытается отнять тебя у меня.
А потом вдруг резко встал на ноги и прислонился лбом к решетке.
— Что такое? — обнимая сзади и прижимаясь щекой к его изрытой шрамами спине.
— Сотрясение воздуха. Пока я сижу в этой клетке, ни черта я не смогу сделать! Даже если ты с Виктором своим…
Я поднырнула под его руки и, прислонившись к решетке спиной, обхватила его лицо руками.
— Уже скоро. Всего несколько дней. Она уедет на майские праздники. Охрана напьется, как всегда, и я выведу тебя отсюда. У меня уже все готово, любимый.
У меня и правда все было готово. Я заставила его выучить наизусть всю местность. Так выучить, чтоб мог нарисовать её мне с закрытыми глазами. В лесопосадке я спрятала для него другую одежду и справку о выписке из центра. Если бы у него спросили документы, этого было бы достаточно. Я сняла квартиру на другом краю города и оплатила ее на месяц вперед. Там было все необходимое для жизни. Мне помогал Петька Русаков, его брат нашёл человека, который должен был сделать для Саши паспорт и свидетельство о рождении. Все это заняло б около месяца. И после праздников в конце мая в начале июня мы бы сели с ним на поезд. После его побега я должна была выждать неделю и встретиться с ним на автовокзале возле остановки с номером автобуса 316. Я бы проехала три остановки и там бы вышла, переоделась в арке дома, где спрятала за кирпичами пакет с одеждой. Когда-то там жила моя бабушка, и этот тайничок я обнаружила, разыскивая нашего кота Ваську по подворотням. Потом я бы взяла такси и снова приехала на автовокзал, где и подобрала бы Сашу. Мне казалось, что все продумано идеально. Мы обсуждали это каждый день…нет не вслух. Я не была уверена, что клетку не прослушивают. Я писала ему, а он отвечал мне в общей тетради по геометрии.