Принимаю душ и спускаюсь по лестнице. Покрытые тканью портреты молчаливо наблюдают за мной, тот, на который я засмотрелась вчера, сейчас тоже в чехле. Интересно, кто на нем?
Холл пуст. Не слышно ни голосов, ни шагов, только пение птиц. На кухне оставлен завтрак, похожий на натюрморт: буханка хлеба, кусок масла, кувшин с соком и гроздь винограда. Адалина сказала, что готовит она сама — «Синьора так решила» — и мне не нужно заниматься едой. Странно, ведь она сама сказала, что вся работа в Барбароссе на мне, от чистки каминов до ежеутренней покупки свежего молока. Наверное, хозяйка дома привередлива и может есть только определенную пищу.
Думая об этом, я расправляюсь с завтраком. Он так хорош, что я не оставляю ни крошки. Сочный виноград, хрустящий хлеб, впитавший размягченное утренним солнцем масло. Сквозь узкое окно виден двор. Я отпиваю кофе и с удивлением замечаю фигуру, занесшую ведро над бортиком уродливого фонтана. Кажется, это горничная, и, похоже, ей нужно собраться с силами каждый раз, прежде чем поднять ведро и вылить воду в фонтан. На какое-то мгновение мне кажется, что я подсматриваю за тем, чего видеть не должна, чем-то тайным. Содержимое первого ведра, затем второго, третьего, четвертого, пятого отправляется в фонтан. Тосканское солнце печет безжалостно, этой воды хватит ненадолго, так зачем же наполнять его, если он давно не работает? Рот рыбы пересох десятки лет назад.
Напрягая слух, я слышу плеск воды, льющейся на камень, — жидкость дает фонтану такие необходимые жизненные силы, а он жадно глотает их, как заключенное в подземелье дикое опасное существо. Кофе кажется кислым. Аппетит пропадает. Когда я выглядываю во двор снова, в нем никого нет.
* * *
Этим утром мне предстоит заняться бальным залом, и я без промедления приступаю. Он пустовал много лет, дверь, повисшая на ржавых петлях, заедает. Окна украшает персиковая драпировка, но стекла покрыты паутиной. Забравшись наверх по стремянке, я недолго наблюдаю за крохотным паучком, прежде чем стереть тряпкой его творение. Апчхи! — легкие полны пыли.
Камин, некогда величественный, как огромная каменная пещера, и занимающий всю стену, тоже забит. Скоро в пыли оказываются и мои волосы, — она собирается темными комками, когда я стираю ее рукавом с лица и бровей. Солнечное тепло беспрепятственно льется внутрь, в зале жарко, как в теплице, я сильно потею, голова кружится. И вдруг я слышу:
— Люси.
Поворачиваюсь — никого.
Застываю на месте на мгновение. В зале тихо, но уже не спокойно, комната пуста и зловеща, солнечные лучи льются на пол и дверь, плотно закрытую, заставляющую меня верить в невозможное. Здесь никого. Совсем никого.