— Теперь все позади. Я обещаю.
Она чувствовала, что ее уязвимость имеет для него значение, хотя и не понимала какое. Казалось, он понимает ее как никто другой, потому что она напоминает ему кого-то, кого он, вероятно, знал в прошлом. Единственное, о чем Вивьен соврала ему, так это о том, что умерла не только ее мать, но и отец. Оба ее родителя были мертвы. Она успокаивала себя, что это не было такой уж неправдой — Гилберт перестал существовать для нее в тот день, когда она покинула его дом. Разве отец навестил ее в больнице? Разве звонил? Разве ему не было наплевать на нее? Разве удосужился хотя бы послать открытку или какой-то букет, чтобы пожелать ей здоровья? Никогда. Она ничего не была ему должна. Было проще и честнее оборвать все узы. Притвориться, что ничего не осталось.
Когда она сказала, что осталась сиротой, Джио посмотрел ей в глаза. Казалось, он хотел сказать что-то, но передумал. Вместо этого он притянул ее к себе и не отпускал.
— Только мы с тобой, Вивьен. Навсегда.
Их роман был сказкой. Она никогда не испытывала такого желания, не чувствовала себя в такой безопасности, не думала, что двое людей могут быть так близки. Вивьен всегда думала о себе как об эгоистке, избегающей обязательств, но ведь это был Джио, ее ангел-хранитель. Она могла смотреть в его глаза, один черный, другой зеленый, целый день и забывала обо всем.
Денди звонил днем и ночью, требуя ответа, почему она снова подвела его и не пришла на кастинг. Почему она стала так ко всему равнодушна? Что с ней происходит? Говорить с Денди было бесполезно. Он не слышал ее. Она говорила на другом языке, и молчание ее значило следующее: Я с этим покончила. Это бессердечный мир. Хватит с меня Голливуда, хватит с меня вас всех…
— Мне нужен перерыв, — сказала она своему агенту.
— Ты что, залетела?
Она разозлилась бы, но теперь ее было сложно вывести из себя.
— Очень смешно, Денди.
На самом деле мысль о том, что она могла бы носить под сердцем ребенка Джио, окрыляла ее. Сейчас было слишком рано, но через год или два… Все происходило слишком быстро, слишком многое поменялось… Авария заставила ее относиться по-другому к своему телу, она была в восторге от его возможностей.
Для нее не было ничего важнее возрождения. Сердце говорило, что всему причина — любовь к нему. Она игнорировала червячок сомнения, грызший ее по ночам, говоривший, что она саботирует свою жизнь, две жизни на самом деле — одну, которая осталась в Клермонте, вторую — которую построила здесь, Джио был ее единственным якорем. Если она потеряет его… Этого не произойдет, так что не стоило и думать об этом. Что с того, что Джио — это все, что у нее есть? Что с того, что он ее единственная опора? Что с того, что, если убрать его из уравнения, ничего не останется? Разве не для этого нужны настоящие отношения?