Я отталкиваю его, выбираюсь через дыру в стене наружу и бегу через террасу к замку, едва держась на ногах. Воздух обжигает легкие, я вижу высокое небо надо мной, и земля готова к моему падению — солнце уже согрело гравий. Фонтан в бассейне напоминает о неискупимом грехе.
* * *
В доме я встречаю Адалину, спускающуюся по лестнице. Она выглядит больной.
— С вами все в порядке? — спрашиваю я, переводя дыхание.
Адалина благодарит за заботу в своей странной манере — раздражение, унижение, доведение до отчаяния. Я, будто пойманный на шалости ребенок, жду, что за моей спиной появится Сальваторе и корявым пальцем ткнет в меня, обвиняя в чем-то.
Однако Адалине не до меня.
— Нормально, — отвечает она.
Но я вижу, что это не так. Горничная бледна, под глазами тени. Кажется, она не спала, и я думаю о таблетках Вивьен, доставленных недавно. Наверное, Адалина провела с ней всю ночь. Она хватает плащ и сумку в холле.
— Куда вы идете? — У меня нет права задавать такие вопросы, и выражение ее лица подтверждает это.
— Синьора ждет. Мы скоро вернемся.
Тяжелая дверь закрывается, и через секунду я слышу хруст гравия под колесами удаляющейся машины Вивьен. Я провожаю ее взглядом. По широким плечам в водителе можно узнать Адалину, но я не вижу Вивьен. Я представляю себе, что она лежит на заднем сиденье, мучимая своим таинственным недугом, вынужденная пренебречь своим страхом перед окружающим миром и показаться ему — или хотя бы доктору. Эта картина совсем не сочетается со старыми фотографиями Вивьен, которые я видела раньше. Она была роскошной красавицей, востребованной актрисой, мир был у ее ног. Почему все изменилось?
Я смотрю на фонтан, как будто он может дать ответ.
Подойди ко мне. Подойди. Подойди и посмотри.
Ноги сами несут к нему. Я упираюсь рукой в шершавый холодный край и смотрю на свое отражение. Надо мной проносятся бесформенные облака, они видны в воде так отчетливо, что кажется, будто именно там они настоящие, а на небе лишь копия, и на какой-то миг я думаю, что так и есть, что все настоящее — там, а здесь, наверху, — лишь отражение, я сама — лишь отражение, что реальный мир и зазеркалье поменялись местами. Я погружаюсь в эту химеру, одновременно жуткую и гипнотическую. Сердце бешено бьется, вот-вот что-то произойдет. Я задерживаю дыхание, и в тот же миг за моей спиной появляется лицо — отвратительное и гротескное, с безумными, дикими, сумасшедшими глазами.
У меня перехватывает дыхание, я пытаюсь сохранить равновесие, опершись о камень. Вокруг никого. Мне показалось, что я слышала детский смех, но рядом никого нет.