«Морской дракон» вышел из грота и взял курс на Севастопольскую бухту. В рубке остался лишь командир и казак, который, дождавшись этого момента, сказал приглушенным голосом:
– А ты заметил, Владим Николаич: наш Горыныч-то гневен сделался.
Семаков и сам сделал тот же вывод, но спросил:
– С чего так решил?
– Когда я рассказал, как в мальца стреляли, глаза у него стали такие… ну как если человек прицеливается, понимаешь?
– И я тоже подумал, что наш дракон в ярости. Они с мальчонкой вроде как в друзьях были. Правда, я не по глазам, а по голосу догадался.
– ?
– Больше рычания стало в речи.
– Ну и слух у тебя! Музыке, небось, учился?
– Было дело. Да только способностей у меня оказалось мало, – поскромничал моряк.
Лейтенант Мешков на следующий день был занят на дипломатическом фронте – передавал тело убитого англичанина его соратникам. При этом князь на безукоризненном английском объяснил, что «этот джентльмен был убит после того, как стрелял в безоружного русского мальчика восьми лет и ранил его». Принимавшая сторона никак не отреагировала на этот пассаж.
Костю отвезли в госпиталь. В тот момент дежурил фон Каде. С ним объяснялся лично капитан второго ранга Семаков.
– Видите ли, в этого мальчика английский кавалерист стрелял картечью. Разумеется, этого господина наши стрелки убили. Поблизости случился коллега Марьи Захаровны, но за излечение он даже не брался; его умений хватило лишь на то, чтобы поддержать жизнь пациента. Так что мы сейчас съездим за госпожой доктором.
Мариэла сразу же согласилась наведаться в госпиталь и посмотреть пациента.
Выводы последовали быстро:
– Сегодня я ничего не стану править: мне еще восстанавливаться. Конструкты, установленные моим коллегой, простоят еще сутки. Завтра с утра над ними поработаю. Заодно завтра я хочу узнать о происхождении этого ранения. Ни о чем подобном мне не рассказывали. Лечение обойдется в двадцать рублей, потребуются четыре дня.
– Деньги вам передадут.
У командира была задача потруднее. Он по описанию и со слов соседей нашел дом Елены Киприановой.
Дверь открыла девушка не вполне определенного возраста. Ей вполне могло быть как тринадцать, так и шестнадцать. Моряк успел подумать, что острые черты лица и чуть длинноватый нос достались от отца, а вот светлые волосы и глаза явно были материнским наследством. Завидев незнакомца в военно-морском мундире, она ахнула:
– Костенька?!
– Он жив и сейчас в госпитале. В него стрелял англичанин, но доктор Мария Захаровна пообещала, что через пять дней здоровым выйдет. Матушка дома?
– Работать ушла.