.
Сесар умолк и застыл, глядя на Рульфо, со своими накрашенными и искривленными губами. В уголках его рта пена выступила.
– И ты ничего больше не хочешь мне сказать? – пробормотал он.
– Да нет, есть у меня еще кое-что. – Рульфо глубоко вздохнул. – Сними ты наконец эту маску, шут гороховый! Ты ни капли не похож на Сесара.
И вдруг, причем так быстро, что мозг его едва успел отметить что-либо, кроме взмаха ресниц, Рульфо вдруг увидел, что вместо Сесара перед ним стоит толстая женщина, которая встречала его, – с тем же театральным макияжем и в очках, в том же джемпере и той же юбке. Глаза ее горели мрачным огнем, пронзая тьму.
– Осел!.. Упрямый и неотесанный осел! Я еще не закончила!.. Бросить кабальеро посреди беседы – это плохо, но бросить даму – еще хуже!.. А я – сразу оба!.. Хуже не бывает!..
– Мне очень жаль, сеньора.
Рульфо уже разработал план действий, и это превращение не застало его врасплох. Он плеснул остатки шампанского в лицо женщине и набросился на нее, схватив за горло…
Но в этот момент прошелестел тихий и резвый червячок мягких французских слов, выскальзывающих из накрашенных губ. И тут же боль, какую он никогда раньше не испытывал – острая, как грань кристалла, сверкнувшая как молния, пронзила его желудок, вынудив его упасть на колени на мягкий газон, не дав даже возможности вскрикнуть.
– Бодлер[50], – донесся до него издалека голос женщины. – Первый стих «Альбатроса».
Этот укол боли ушел так же внезапно, как и появился, и Рульфо подумал – даже был уверен, – что если эта боль повторится, то он умрет.
Но она повторилась. И не один, а два и даже три раза.
И поднималась все выше. Начала свое восхождение по пищеводу, обжигая по пути с такой силой, что эхо отдавалось в голову и в ноги, отзывалось в корнях зубов и в коленях, под лобной костью и в затылке, высекая искры из глаз.
Он катался по траве и стонал. Ни разу до тех пор не доводилось ему с такой непреложной ясностью чувствовать приближение смерти. Поры в коже расширились, и из них ручьями лил пот. Но на самом деле еще больше, чем боль, пугало его другое.
А именно ужасающее ощущение,
что нечто живое
карабкается по его пищеварительному тракту.
Он попытался выблевать его, но ничего не вышло.
– Вам известен этот стих, кабальеро?.. Создан в одна тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, на острове Маврикий, источник вдохновения – сестра Венефиция… Будучи прочитан так, как я только что его продекламировала, производит такой забавный эффект, но если бы я прочла его бустрофедоном – слева направо и наоборот, вот бы мы тогда посмеялись!..