Через три минуты она набрала их полные руки, а стремлений, желаний и порывов, которые стоило бы собрать, бултыхалось ещё много. Откуда-то появилось ещё и нетерпение — увидеть хоть кого-нибудь, кроме волка Кулик-Сороки. Про это нетерпение было неясно, стоит его брать или оставить. Она подогнула мокрый подол и положила туда всё, что успела выловить из воды. Повертела в руках, чуть подумала — и отправила в подол и нетерпение. Побродила ещё немного по воде, но желания в море оставались всё какие-то мелкие, несущественные. Можно было ложиться спать.
Эльза повернулась лицом к маяку, пошла к дому. Было поздно, солнце светило откуда-то из верхних слоёв морской пучины. Честно говоря, темновато и неприютно выглядели окрестности. И вдруг маленькая хозяйка маяка услышала:
— Девочка, а хочешь красивый камушек?
Где-то наверху, у самой лампы, в это время проснулся волк Кулик-Сорока и помчался вниз, к Эльзе. А сама она почувствовала, что у неё вот-вот пропадёт голос. Или побледнеют веснушки. Или засаднит колено. Что делать? Оглядываться она боялась, но и не ответить было бы как-то странно — голос спрашивал явно у неё, больше в округе девочек не было.
— Что за камушек ещё? — спросила она не оборачиваясь. Ей показалось, что это наилучший выход.
— Янтарь, что ли, — ответил голос. — Эй, ты чего! — Это он закричал уже Кулик-Сороке, который вылетел из дверей и в два с половиной прыжка подскочил к кому-то. Вот когда Эльзе пришлось обернуться. На деревянном плоту пытался забраться на мачту какой-то молодой человек, довольно белобрысый и высокий. Волк прыгал вокруг плота, клацал зубами.
— Кулик-Сорока, подойди ко мне, — позвала Эльза.
— Папа был прав, у вас тут совсем не спокойная гавань. Я Капоряк, Борис Михалыч, стажёр-мастер гарантийного и технического обслуживания маяков, а вообще-то студент.
— Михал Борисыч, — поправила Эльза и сморщилась. Дело в том, что она терпеть не могла вранья. Правда, она с ним ещё ни разу не сталкивалась, но тут почувствовала, что ей говорят неправду.
— Нет-нет, Борис Михалыч. Вот. — И он кинул в воду почтовую бутылку. В бутылке было запечатано письмо:
Дорогой Эдвин! К моему большому сожалению, я не смогу посетить Ваш маяк в ближайшее время — дела немыслимой важности гонят к иным горизонтам. Однако и оставить сооружение без профилактического осмотра и ремонта не позволяет мне профессиональная гордость. А потому отправляю к Вам моего старшего сына, Бориса Михалыча. Впрочем, Вы можете звать его запросто — Борисом, Борей. Малый — парень не промах, он уже осматривал, ремонтировал и чинивал маяки. И их смотрители были довольны и не имели претензий к качеству работы.