Когда Робен проснулся, Казимир напоил его настоем листьев батато, и через сутки больной оказался уже вне всякой опасности, хотя был еще очень слаб.
С болотной лихорадкой справились, но злоба людей не дремала.
Прошло дня четыре. Вдруг в одно прекрасное утро Казимир, уходивший куда-то в лес, возвратился в хижину, запыхавшийся, испуганный, и сказал:
— Друг мой!.. К нам идут какие-то белые люди… только не добрые, а злые… и с ними индеец.
Принесенное Казимиром известие не особенно поразило Робена. Он был готов ко всему.
В глазах его сверкнули молнии.
— Хорошо, — сказал он. — Я очень слаб, но все же буду защищаться. Живым им не дамся ни в коем случае. Слышишь, Казимир?
— Слышу. Но я не хочу, чтобы они вас убивали. Спрячьтесь под листьями макуйи и не шевелитесь. Казимир проведет злых белых за нос. Вот увидите.
Беглец взял свой тесак, показавшийся очень тяжелым для его ослабевшей руки, и молча зарылся в листья.
Вскоре послышались быстрые шаги. Звякнуло ружье, и чей-то грубый голос крикнул:
— Именем закона, отворите!
Негр послушно отворил дверь, не дожидаясь повторения требования, и выставил свое обезображенное лицо.
Посетители окаменели, словно увидели голову медузы. Индеец, не ожидавший подобной встречи, совершенно опешил.
Последовала пауза.
— Войдите, — сказал Казимир с приветливым жестом и ласковой улыбкой, которая, впрочем, вышла у него отвратительной гримасой.
— Это прокаженный, — сказал один из белых, одетый в мундир острожного надзирателя. — Ни за что не войду к нему в хижину.
— Что же вы не входите, господа? — спросил негр.
— Да как входить-то? Тут, наверное, все прогнило, все пропитано проказой. Не может быть, чтобы здесь спрятался беглец.
— Как знать, — возразил другой надзиратель. — Не остаться бы нам в дураках… Можно принять некоторые меры предосторожности.
— Ну, ты и принимай, и входи, а я не желаю. Тут один воздух чего стоит…
— Я войду, — сказал индеец, думая о награде и о многочисленных стаканах водки, которые можно будет купить на полученные деньги.
— Я тоже! — объявил второй надзиратель. — Ведь, черт возьми, не умру же я от этого.
— Милости просим, — сказал Казимир, состроив довольную мину.
Надзиратель, обнажив тесак, первым вошел в хижину, скудно освещенную солнечными лучами, проникавшими через дверь. Индеец последовал за ним, осторожно ступая на цыпочках.
Всю меблировку хижины составляла жалкая койка прокаженного. На полу стояла убогая утварь. В углу лежал ворох листьев макуйи. Больше не было ничего.
— А здесь что такое? — спросил надзиратель, указывая тесаком на ворох.