– Ну, и, стало быть, ваше величество, мы вместе с ними, с испанцами то есть, пошли в атаку на батареи, но когда мне пришлось сыграть аппель, перестроить мои эскадроны, испанцы и без нас продолжали наступать на Сбодуново и, так сказать, на плечах неприятеля ворвались в этот городок, где уничтожили две казачьи сотни, кинувшись на них прямо, как гурии какие-то.
– Вы, наверно, хотите сказать «фурии»?
– Ну да. Гурии или фурии, но от русских осталось мокрое место. – Мюрат снова сморщился, подыскивая выражение, которое наилучшим образом передало бы смысл происходившего. – Химерическое было зрелище.
– Химерическое?
– Именно, ваше величество. Химер – так ведь звали того одноглазого генерала, который взял Трою? А потом описал это в длинной поэме.
15 сентября 1812 года в составе передовых частей французских войск, входивших в Москву, чеканили шаг и мы – уцелевшие солдаты второго батальона 326-го линейного полка, насчитывавшего к этому времени меньше трехсот активных штыков.
Всех прочих растеряли по дороге от Ютландии до лагеря военнопленных в Гамбурге, а оттуда – до Витебска и Смоленска, до Валютина и Бородина, а от Бородина – до предполья Сбодунова, где, взяв русские батареи, ворвались в городок. Минувшую ночь мы провели на берегу Ворошилки, перевязывая раны, предавая земле тела наших убитых товарищей, и было их ни много ни мало, а каждый четвертый, да и немудрено, если вспомнить, какой стоял трр-зык-бум и блям, когда шли в атаку на пушки, а потом еще казаки на главной улице Сбодунова всыпали нам по первое число, покуда мы их не отправили в райский сад цветочки собирать. Недомерок был до того потрясен нашей отвагой, что прислал из своего императорского походного погреба сотню бутылок водки, чтоб нам было чем отметить победу: «Слушай-ка, Бутон, пока на площади в виду кремлевских стен я собственноручно не приколол кресты этим молодцам, ты потрудись сходить к ним и от моего имени сказать, что, мол, восхищаюсь ими и отдаю им должное, ну, и всякое такое, сам придумаешь». И маршал Бутон самолично явился к нам в расположение, доставил водку и поздравил – «Бтаво, мои х'габ'гецы, импегатог и г'одина готдятся вами», – а мы, еще не успев смыть пороховую копоть, стояли навытяжку и бурчали себе под нос в том смысле, что, мол, хотелось бы знать поточней, чья именно родина нами гордится.
Эх, маршал, маршал, как же ты до сей поры не заподозрил бтавых эспаньолов в намерении дать тягу или, культурно выражаясь, отвалить с концами.
А впрочем, какой с лягушатника спрос? Полное силъвупле. Ох, родина-отчизна, возьми ты нас отсюда.