И хотя позволения не давал никто, Бансабиру не задержали у выхода. Ясовцы и орсовцы расселись вновь, молча. Оглядев собрание, Каамал принял удар на себя, заявив, что придется все еще раз хорошо обдумать. Алай махнул рукой, а когда гости вышли, едва не убил Змея.
– Почему ты не сказал, что они так серьезно к этому относятся?! Вера! – негодовал царь, который сейчас меньше всего соответствовал собственному прозвищу. – С каких пор вера стала принципиальным вопросом в торговых делах?! Или, – с пугающим выражением лица Алай напустился на Змея, – или эта малолетняя сучка держит меня за идиота?!
Змей, не меняясь в лице, пожал плечами:
– За всех не скажу, но для самой Яввуз Мать Сумерек и впрямь важна.
«В конце концов, когда мы не справляемся сами, мы уповаем на Нее», – додумал Гор.
– Почему ты не сказал?! – бесновался Алай. – Почему я узнаю об этом только сейчас?!
– Вы не спрашивали, – так же невозмутимо отозвался Змей. – К тому же вопрос религии казался мне вполне очевидным.
– Господи! – взвыл Алай. – Значит, так, – ткнул в Змея пальцем. – Ты обещал мне, что возьмешь Яввуз на себя. Вот будь добр, сделай! Надо – бей, надо – в постель тащи, но добудь согласие! А подумаешь предать – прикажу вытащить твои кишки через горло.
Змей не то чтобы испугался, но кадык потер.
– Успокойтесь, брат, – попытался сдержать гнев Алая Тай. Тот только отмахнулся и велел мужчинам убираться вон. Даже Сарвату в день подписания капитуляции и условий контрибуции не удалось довести Стального царя до такого безумного состояния, когда мир перед глазами побелел.
Алай схватился за голову. Мало того что на взводе, так опять придется ждать, пока эти ублюдки примут какое-нибудь решение!
Таны, не считая Бану, собрались в покое Каамала, как старшего среди всех.
– Характер у нее, конечно, ужасный, – резюмировал Вахииф коротко. – Но голова работает. Даже если подпишем бумагу, надо спросить потом у рамана и раману, чего они добивались этим браком.
Луатар и Каамал согласились молча. Одной Праматери известно, что вообще за бардак творится у них в стране уже целую кучу лет.
Алай, конечно, приказал своим сторониться иноземных офицеров либо, если все-таки придется контактировать, шпионить за ними и докладывать немедля, но было так трудно сопротивляться харизме по крайней мере одного из них, что гвардейцы махнули рукой. Отличный он парень, этот Серт.
Бансабира вылезла из ванны, располагая помощью Лигдама, закуталась в халат, предоставленный царской семьей вместе с покоем, потянулась и выставила парня за дверь. Поведя плечами, сморщилась: все ушибы, заботливо обработанные бальзамом руками оруженосца, ныли; кожу в местах ссадин тянуло от медленного заживления, и теперь – от того, что ранки стягивались, подсыхая, после ванны. Как ни крути, придется послушаться Лигдама, который без конца прицыкивал и кряхтел, выражая недовольство ситуацией. Нельзя себя так гробить, авторитетно заявлял он каждое утро, одевая госпожу к тренировке. Бансабира только отмахивалась и отмечала про себя, как ей все-таки везет на смазливых оруженосцев. Впрочем, Юдейр с его яркими бирюзовыми глазами был еще смазливее, и, несмотря на то что с первого дня их знакомства был в числе «меднотелых», заматерел по-мужски только после того, как официально был казнен. Лигдам в этом отношении другой: суше, тише, за словом в карман не лезет. Может, опыт предшественника тоже сказался.