Джайе отворили дверь в покой отца. Царевна поздоровалась, прошла чуть вглубь и замерла в ожидании. Алай поднял глаза: какая же она удивительная… Тихая, как вода, прекрасная, как луна, – его хорошая нежная дочь. Когда он договорился об ее браке с покойным Атором, она приняла его волю скромно и с достоинством. И со временем стала счастливой. Засветилась, как самая яркая звезда на небосклоне, расцвела, как самая редкая роза в его саду. И, кажется, даже к нему, своему отцу, стала чуть добрее, благодарнее, хотя он ничем этого не заслужил.
Замман в свое время уверял его, что относится к царевне со всем уважением и терпеливо ждет назначенного по ее шестнадцатилетии венчания. Стражники тоже не оповещали царя о чем-то совсем уж предосудительном. И если эти двое и зашли дальше, чем он разрешил, думал тогда царь, пускай остается на их совести.
Потом Замман был казнен, и Джайя опять померкла, утратив краски жизни. Из сиявшей звезды превратилась в утонченную фарфоровую куклу искусной работы под прозрачным стеклом – как ни старайся, не дотянуться и не дотронуться.
Алай мысленно вздохнул: он очень хотел оставить Джайю в покое. Возможно, после смерти Атора она предпочла бы стезю монахини или старой девы. И он, Алай, пожалуй, позволил бы ей такую роскошь. Если бы ему оставили Таниру или Тамину. Хоть кого-то, кого он мог бы сторговать в Яс.
Проклятые аданийцы оставили только Джайю, не дав альтернативы.
Царевна покорно ждала, но по тому, как тихонько дрожало ее дыхание, Алай уловил опасливое нетерпение.
– Вы плохо выглядите, – сказал царь сухо. – Усталость вам не к лицу, Джайя.
– Со мной все хорошо, – скромно отозвалась девушка.
– В таком случае я хочу дать вам совет для вступления в династию Яасдур.
Царевна замерла, как немая. Алаю не осталось ничего, кроме как продолжить:
– Забудьте Христа. Верьте в то, во что верит Яс.
Джайя отшатнулась так, будто отец был страшно заразным. Щеки вспыхнули, глаза округлились непроизвольно.
– Вы призываете меня отречься от Бога?!
Алай посмеялся бы в душе на такую реакцию, если бы ситуация не была столь печальной.
– Какого Бога? – спросил он грустно.
Джайя сделала еще шаг назад, поджавшись всем телом. Воздух в комнате отяжелел, как предгрозовое облако.
– Ваши ли это слова, государь? Вы ведь были едва ли не самым горячим поборником Господа!
Алай счел нужным не ставить дочь в известность, что по его приказу головорезы Змея разоряют церкви уже не первый месяц.
– Неужели?
Джайя глядела на всегда сухого, как бумага, отца и боялась поверить тому, что он говорил.
– Джайя, я никогда не верил в Бога. И в какого еще Бога? Скахиры поклоняются коню и траве, саддары – горе Куват, архонцы молятся Праматери, Яс и Бледные острова – Иллане и Владыке вод, мы молимся Христу, мирасийцы и ласбарнцы – вовсе чудовщным идолам.