– Так и поступай как следует! Отзывайся на приказ короля! Или ты не мужчина?!
– Именно потому что я мужчина, – сквозь зубы процедил Гленн. Потом постарался заговорить мягче, бесполезно надеясь, что хоть что-то в брате дрогнет. – Я промаялся рядом с ней достаточно, чтобы сейчас по меньшей мере получить ответы на свои вопросы. Я не могу иначе.
– Зато без меня – можешь, – тяжело укорил громила.
– С тобой я провел почти всю жизнь.
– В том-то и дело, – обиженно бросил Тирант и вернулся к лошади и подпруге.
Гленн последовал примеру, заметив так, будто не обращался к брату:
– Обида пройдет. Ты всегда был отходчивым, и за это, наверное, я люблю тебя больше, чем за все остальное. Я буду молиться за тебя. Храни тебя Праматерь.
Проверив, все ли готово, Гленн подошел к Тиранту, коротко обнял его, не обращая внимания на ответную холодность, влез на коня и вскоре исчез за воротами.
Маршрут определил просто: на Священный остров. И дураку понятно – Линетта подалась из Кольдерта по указу Неллы. В Этане у нее не было ничего, и единственная открытая дорога вела к Ангорату. Разведчики короля и впрямь могли упустить многое – в конце концов, в жреческом чутье им отказано.
Даже если Линетты не окажется там, где он рассчитывает ее встретить, на Ангорате проживает и властвует его царственная госпожа-мать, и – будь милостива Всесильная Богиня – храмовница поможет сыну-друиду.
Положа руку на сердце Гленн сам до конца еще не понимал, что вело его на поиски Линетты. Но от этого он следовал наитию с еще большим рвением: когда не видишь ни одной вразумительной причины своему поступку, значит, тебя ведет Промысел.
Выезжая за стены города, Гленн проехал мимо въезжавшего в столицу всадника необычного толка. Лица не увидел (неизвестный занавесился капюшоном), но ясно ощутил ауру силы, не похожей ни на друидов Ангората, ни на христиан. Нечто подобное Гленн чувствовал, когда оказывался наедине со служителями Храма Шиады за пределами Священного острова. Но даже так ситуация разительно отличалась: рядом со служителями Матери Воздаяния Гленн чувствовал металлический привкус на языке, во рту не скрежетало песком. Потому что Мать Сумерек пахнет заклятием и тенью, а от всадника, въезжавшего в Кольдерт, взвывая во тьму, тянуло Нанданой.
Змей въехал в Кольдерт уже на закате. Никем не замеченный – если не считать всадника, внимание которого Гор почувствовал на себе, столкнувшись с ним в городских воротах, – он проник в город, оставил лошадь в конюшне придорожной таверны и даже снял комнату как обыкновенный путник. А ночью оказался в замке.