Сарват, бросив другу «Подожди!», с грохотом хромая, ворвался в спальню Таммуза.
– Как это понимать?! – раздалось еще с порога.
– Что? – невозмутимо осведомился Таммуз. Он сидел за столом, делал изумленное лицо и честные глаза.
– Что моя сестра делала в твоей спальне?
– О, ты об этом. – «О чем же еще, скотина поганая!» – Видишь ли, Сарват, твоя сестра успела сдружиться с моими сестрами, поэтому я подумал, что она наверняка поддерживает связь с Танирой. И, случайно встретив ее по дороге, любезно попросил Майю помочь: подсказать гонца, который мог бы помочь мне в сообщении с родственницей.
Сарват не верил ни на грош.
– И что, она помогла тебе? – с ядовитой угрозой спросил Сарват, надвинувшись.
– О нет, я попытался поговорить с ней, но царевна была чем-то сильно расстроена, и я понял, что сейчас не то время, чтобы беспокоить ее высочество своими проблемами. Ты ведь и сам наверняка заметил, что у нее глаза опухли от слез.
Ах да, сообразил Сарват. Он как-то не обратил на это внимания. А Таммуз тем временем, состроив самую невинную физиономию, продолжал:
– Может быть, подскажешь, как быстрее и безопаснее общаться с сестрой? Или, возможно, ты мог бы попросить владыку разрешить мне проведать ее?
Сарват был зол, как черт, и вежливость орсовского царевича раздражала и распаляла его еще сильнее.
– Не стану я его ни о чем просить! – заорал он на орсовского мальца. – Не думай, что я поверил тебе, ублюдок, и от моей сестры держись подальше. Мы все уже заметили, что ты с нее глаз не спускаешь!
– Жаль, что у тебя нет настроения, Сарват, – сокрушился Таммуз. Печально-то как, правда. – Но не нужно оскорблять мою матушку или отца. Может, наши державы и воюют, но это же не повод сомневаться в чистоте моего происхождения.
Сарват отборно выругался и вышел, шарахнув дверью. Таммуз откинулся на спинку стула.
Ничего, пусть Сарват задирается, пусть все они продолжают болтать, что он, Таммуз, больше никто, пустое место, ноль. Обидчивые всегда обижаются и будут обижаться. Болтливые всегда болтают и будут болтать, потому что говорить – удел тех, кто просто не способен на большее. А он, Таммуз, будет трудиться, как трудятся все упрямцы мира, и терпеть, как не дано ни одному мученику. Воистину терпение – это не добродетель, это самый острый клинок, самая тугая гаррота в руках мести.
В течение следующей недели Джайя Далхор едва не тронулась умом, выучивая всех царедворцев, управляющих, казначеев, генералов, адмиралов, законоведов, судей, советников и вообще непонятно кого. С военными дело обстояло хуже всего: их царевна обязана была выучить всех. Всех! В Ясе насчитывалось целых двенадцать танааров, к каждому – именной цвет, девиз и надел; в каждом помимо главы рода была огромная куча каких-то братьев, сестер, дедов, сватов, жен, детей и еще непонятно какой родни! И все – танской крови… Прости Господи, хорошо, что в последней войне, о которой Джайя столько слышала, полегла половина танской братии.