– А ты не думаешь, что мне и даром не нужна их любовь? – Гистасп удивленно поднял брови, как бы спрашивая. Бану объяснила: – Любить меня должна армия, а те, кто корпит над золотом, должны меня бояться. Иначе есть шанс, что я умру просто возмутительно молодой.
Гистасп молча кивнул: позиция не лишена смысла. Всем ведь угодить нельзя.
Вскоре Гистасп остановился вместе с госпожой у палаты малого совета. Он хотел спросить что-нибудь еще, чтобы задержать Бану для разговора хотя бы на пару минут, но в голову ничего не шло. Видно, опять придется в одиночку бродить во дворах чертога: Тахбир и Серт в эти дни жутко заняты, Русса пропадает где-то в городе, а больше поболтать Гистаспу было не с кем. Был, конечно, Гобрий, но его видеть вообще не хотелось – и так глаза намозолил за годы похода.
Пока Гистасп прикидывал ситуацию, Бану велела ему позвать Лигдама и скрылась за дверью комнаты.
Сев за стол, прикинула, с чем успела разобраться. Вскоре позвала управляющего: надо обсудить добычу металлов, разработку рудников и шахт, производство оружия, парусины, работу верфей и соответственно заготовку леса.
Дел было действительно множество, и Бану едва справлялась. Уделять время сыну и младшему брату ей удавалось, если повезет, полчаса или четверть часа в день, даже при том, что уже Лигдам стал всерьез опасаться, как бы тану не слегла от переутомления, потому что спала она, откровенно говоря, урывками.
Единственным, кто удостоился от танши по-настоящему особой и совершенно неожидаемой награды, оказался Бугут. Если бы не он и его люди, в жизни бы им не пройти гор Раггаров, не победить Шаутов, не застать врасплох Аамутов, сказала танша в малой зале совета… и пожаловала надел с замком в родных для Бугута землях.
– Наверное, ты бы хотел получить что-то ближе к моему чертогу, южнее Астахирского хребта, где потеплее, но я все же настаиваю, чтобы ты владел землями там, где родился. Сколь бы ни был суров родной край, он неминуемо придает сил, по себе знаю, – рассмеялась Бану в конце.
Бугут не стал говорить, что он, прежде не имевший ничего, кроме личной выслуги, в принципе и не ожидал получить ничего подобного. Запинаясь, подошел к госпоже на негнущихся столбообразных ногах, неуклюже опустился на колени, склонив голову, но так и не смог сказать ничего вразумительного. Слова просто не шли с языка, застряли где-то в горле, царапая гортань, и от этого как-то подозрительно щипало глаза. Бансабира по-доброму усмехалась: ладно уж, Бугут никогда не славился красноречием и вообще никогда не отличался склонностью лишний раз открывать рот. Зато к работе его не подкопаешься, так что пусть себе.