Свою наколку на руке я носил до десятого класса. На уроке химии во время лабораторной работы я тайком отлил во флакончик с пробкой чистой серной кислоты. В течении нескольких дней я травил кожу на месте татуировки. В итоге на руке на всю жизнь осталась лишь небольшая, прерывистая линия. Точку на колене и якорь на бедре я оставил. Под брюками не видно.
Оставил как памятник собственной глупости. Оставшиеся участники коллективного тату, за исключением двух, живы.
Меченые нашей общей, а больше моей мальчишьей бездумностью, они до сих пор носят эти далеко не украшающие знаки.
План ГОЭЛРО в отдельно взятой…
Нам электричество ночную мглу разбудит,
Нам электричество пахать и сеять будет,
Настанет чудный век, земля преобразится,
Не будет мам и пап, мы будем так родиться.
Не будет акушеров, не будет докторов,
Нажал на кнопку, чик-чирик, и человек готов.
Нажал на кнопку — чик, включил и не горюй,
А если что, добавим электропоцелуй…
Студенческая песня
В раннем детстве, по словам мамы, просыпался я очень рано. К неудовольствию всех, особенно брата Алеши. Тем более в воскресные дни, когда, натруженные за неделю, руки родителей просили хотя бы на полчаса больше отдыха. А брат по выходным просыпался иногда к полудню.
До пяти лет я спал между родителями на огромной кровати размером два на два с половиной метра, устроенной в углу, ограниченном русской печью и грубкой из плиточного камня. Четыре массивных чурбака скреплялись поясом из толстых досок. Поверх настилались доски сплошь, на которые стелили такой же огромный матрац, два раза в год набиваемый свежей соломой. Брат спал отдельно на металлической кровати с завитушками, блестящими шишками и шариками.
Общая кровать была освещена окном, выходящим на улицу. Через окно просматривались несколько домов соседей на противоположной стороне улицы. Мама рассказывала, что я мог проснуться задолго до рассвета. Перелезал через нее, становился коленями на узком подоконнике и терпеливо ждал. Как только в одном из домов появлялся тусклый огонек, я тут же принимался тормошить маму:
— Мама! Фито Сяды, фито Фики, фито Эки. Мама, фите мапу!
В переводе означало:
Мама! Светло у Санды, светло у Фильки, светло у Женьки. Мама свети лампу!
Мама долго не выдерживала. Вставала, нащупывала на лежанке коробок и зажигала спичку. Сняв стекло, зажигала керосиновую лампу. Я быстро перебирался на угретое мамино место, укрывался одеялом и в доме восстанавливался покой.
Когда я стал чуть старше, помню, что меня привлекали и страшили тени от лампы на стенах и потолке, особенно двигающиеся. Брат использовал это и показывал мне «кино». В дальнем углу русской печки ставил зажженную лампу, задергивал занавеску и тенью своих рук и головы показывал разные фигуры на занавеске. Я знал, что это Алеша, но все равно было страшно. Когда становилось особенно жутко, я хватал мой твердый валенок и с силой швырял в страшилище. Попадал, как правило в брата.