— Соню его жалко, — перебил мою мысль Дугин. — Без отца, без матери осталась. А он мечту имел в вуз ее определить…
— Не пропадет.
— Не пропадет, это конечно… А все-таки трудно. Я уж написал ей: пускай приезжает к нам жить, до Москвы от нас — электричка. Прокормим…
— Давно написал ей?
— Как Лева умер… — Дугин ковырял костылем тяжелую, неподатливую землю. — Он вас все хотел попросить, да вы глухой были. Ну, тогда я пообещал.
— А еще что ты написал?
— Все написал, как было. И как он людей поднял и каким солдатом был. Что Стрелку его после него, как по наследству бы, передали лучшему во всей дивизии связному… Но только она к себе никого не допускает. Скучает…
— Разве это правда, Дугин?
— Что?
— Ну, вот о Стрелке?
Он перестал ковырять землю. Не отвечая, подставил костыли под мышки и с трудом поднялся:
— Пошли, товарищ майор… А про это я вам так скажу: я думаю, нам все равно — правда, нет ли… А ей, может, приятней будет…
Вскоре после того как я окончательно поправился, начальник штаба, выслушав один из моих докладов, протянул мне письмо:
— Прочти и ответь. Тут насчет истории дивизии.
Письмо пришло издалека: из латвийского местечка Ропажи. А мы сражались уже в Германии. Ропажи были для нас историей.
Писали местные школьники, с трудом излагая мысль по-русски. Отремонтировав школу, они приступили к занятиям. Школе присвоено наименование «Памяти павших бойцов». Они очень просят сообщить фамилии особенно отличившихся в бою за их местечко и, если можно, прислать фотографии героев.
Я прочел послание школьников, старательно выведенное на тетрадном листе, и решил написать им о красноармейцах Н-ского стрелкового полка Иване Загрядине, Кериме Сигизбаеве, Янисе Лапиньше и Льве Семиверхе, которые пали за свободу нашей Родины, отвоевывая у фашистов родное ребятам местечко Ропажи.
Закончив ответ, я принес его на подпись начальнику штаба.
Он обратил внимание на фамилию Семиверха:
— Это какой же Семиверх? Который у тебя связным был?
— Так точно.
— Знаешь, когда я узнал, что он Стрелку запарил, я его чуть не убил. Ведь какой конь! — Обиды, причиненные коням, наш начальник штаба воспринимал как кровные и никогда их не забывал. — Но солдат он, кажется, был неплохой — правильно?
— Я так и пишу.
— «Пишу, пишу»! А я еще не читал. Садись, жди, пока прочту.
Он внимательно прочитал мой ответ. Перевернул последнюю страницу, снова вернулся к началу, а затем спросил:
— А почему о наградах ничего не пишешь? Разве мы его ничем не наградили?
— Пока нет. Пока есть только представление из полка — на Красную Звезду.
Начальник штаба раздраженно встал с места, вытянулся передо мной и звякнул шпорами. Он смотрел на меня так зло, как будто это представление на Красную Звезду составлял я.