Смерть считать недействительной (Бершадский) - страница 2

Строки записей военных корреспондентов рождались там, где боец добывал победу, — в бою. И как часто, вернувшись с передовых к себе в редакцию, военный газетчик (все равно: знаменитый ли писатель или рядовой фоторепортер), прежде чем приняться за сдачу очередного материала в номер, первым долгом брался за еще более неотложное дело: за то, чтобы очистить от порохового нагара канал ствола своей винтовки или пистолета.

Фашисты казнили не только тех наших людей, у которых обнаруживали оружие, но и каждого, у кого находили номер советской газеты. Они знали: человек, который бережет нашу газету, — их непримиримый враг.

Я горжусь тем, что в годы войны носил высокое звание военного корреспондента, я горжусь тем, что делал эти газеты!

То, что собрано здесь, — странички фронтовых блокнотов, частично обработанные впоследствии, частично оставленные без изменений, или же рассказы, тесно примыкающие к этим записям. Как мечтает каждый газетчик, чтобы его записи не умерли вместе с датой, стоящей под ними! Мечтаю об этом и я…

Что такое рассказ с продолжениями? — может быть, спросите вы. А это, когда пишешь не о вымышленном персонаже, а о живом человеке. Никак тогда не удается поставить точку. Давно уже кончен рассказ, но все равно тянет узнать: а что сталось с моим героем дальше? И чаще всего то, что происходит с ним потом, начинает казаться еще более значительным, нежели описанное тобой, и так и подмывает продолжить повествование… Вообще, испытываешь очень сложное чувство к герою. С одной стороны, прекрасно понимаешь, что он — не обычный литературный персонаж, созданный только тобою, а с другой стороны, ты относишься к нему так, словно он одному тебе обязан своим существованием! Сколько раз я давал себе зарок: не буду больше писать о реально существующих людях! Ведь о каждом, о ком когда-нибудь написал, всю жизнь продолжаешь волноваться, как о собственном ребенке: а что с ним? а как он? И в отличие от вымышленного героя, который если и гибнет, то лишь от твоей собственной руки, и если тебе его жалко, то ты можешь спасти его, уберечь от ран, от любых горестей и потерь, — живого-то не убережешь!.. Вот и мучайся с ним!

И все-таки я, наверно, никогда не перестану писать о живых людях…

С Анатолием Романовичем Бучиловым я познакомился давно, еще на финской войне, в 1939 году. Началась она, как помнят все, кто был тогда на Карельском перешейке, с мин. Казалось, они подстерегали нас на каждом шагу — тщательно засыпанные снегом, скользкие и зеленые, как жабы, коробки, начиненные смертью. Мин было очень много, а солдат противника — ни одного. Видимо, цель врага заключалась в том, чтобы не только задержать нас, но и подействовать таинственностью на нашу психику.