— До единого?
— А как же, милый! До единого. Уж я старалась как надо, разведала точно. Сам Батя приезжал меня благодарить!
Впрочем, он был легок на помине. Не успела Феврония Епифановна кончить свой рассказ, как вернулись обратно Батя с Андрониковым, а вскоре в избу вошел и Степа, распрягший лошадь. Лица у них с мороза были цвета переселитренной ветчины, этакие красно-бурые с прозеленью, и Феврония Епифановна засуетилась у стола — поскорее подать обед. Она радостно переводила взгляд со Степы на Батю, с Бати на Степу, наблюдая, с каким аппетитом они уписывают все, что она наготовила. Иной раз и на нас с Андрониковым падал луч солнца — и нас порою она тоже обнимала своим взглядом.
Поев, а также отдав должное забористой влаге из заветной бутылки Февронии Епифановны, Батя душевно поблагодарил хозяйку за угощение, а затем спросил ее:
— Невестушка, а ты не слыхала еще, как Степа на днях с Демченко управился?
Когда Батя обращался непосредственно к Февронии Епифановне, она заливалась краской, с чем бы он ни обратился. Как молоденькая!
Залилась и сейчас.
— Нет, Батя, не слыхивала. Говорили у нас, правда, что кто-то порешил Демченко, но что это Степушка, не знала.
— Ну, орел, отчитайся матери, — приказал Батя Степе.
Феврония Епифанов на от таких уважительных слов Бати залилась краской еще пуще, хотя, казалось, это было невозможно. Да и Степа запунцовел.
— Да тут, Батя, и рассказывать нечего, вы же знаете.
— Так то я знаю, а не мать. А ты матери дай отчет!
— Да ничего-то, маманя, и не было, — не смея ослушаться Батю, принялся Степа рассказывать. — Слышали о Демченко? В деревне Зольное проживал, кулаком прежде был. Ну и вот, узнал он, что трое каких-то окруженцев скрывались в землянке, и побежал к полицаям навестить на них. Те их и взяли. А Демченко говорит: «Дайте, я им ноги топором поотсеку, так я всю их породу ненавижу, или головы измолочу, чтоб голова у них стала, как мозоль, мягкая!» Но полицаи не дали ему ни ноги им поотсекать, ни головы измолотить: куда-то в другое место отвезли расстреливать.
А у нас, как узнали это, сказали мне:
— Пойди, Степа, ты сейчас свободный, прибери-ка Демченко.
Ну, пришел я в Зольное, поразведал, конечно, сперва. Чисто: ни немцев, ни полицаев. Тогда я — к Демченко. Прихожу, с винтовкой, а он в аккурат воду из колодца берет, ведро на сруб ставит.
— Здравствуй, — говорю ему, — Демченко.
Он сразу полведра и расплескал: я ж ему незнакомый.
— Здравствуй, — говорит. — А ты кто: партизан? Прибирать меня, что ли, пришел?
— За что, — я ему, — прибирать тебя? Не знаю. Нет, просто дело есть. Пойдем-ка в хату.