Не потому ли, что где-то в глубине души я решилась дать себе шанс? Единственный и последний шанс вернуться к нормальной жизни? Шанс на… прощение?
Доктор Избицкий объяснил, что совершённое мною произошло не вполне по моей вине. Что иногда такое случается. И психолог, который долгие месяцы занимался моим случаем, повторял то же самое. Суд признал меня невиновной в том главном, в чем меня обвиняли. Даже ксендз, которому я когда-то исповедалась, отпустил мне грехи. Так, может, и я сама должна себя простить?
Не получится. Душевное спокойствие и удовлетворенность жизнью не вернутся ко мне никогда. Никогда я, взглянув на свое отражение в зеркале, не скажу себе:
– Ты классная, Кинга. Ты мне нравишься.
Но… ведь искупить свой грех я могу различными способами. Хотя бы помощью другим. Бездомным, чью судьбу я разделяла еще несколько дней назад… Матерям, которые проходят через тот же ад, что и я… Быть может, именно для этого Бог послал мне Иоанну Решку, а еще раньше – тебя, бурый кот: чтобы я дала себе один-единственный шанс, ибо Он его мне дает? Ибо не пришло еще для меня время умирать?
Как-то мы с доктором Избицким подсчитали, сколько попыток самоубийства я на тот момент совершила. Вышло восемь. Может, у меня девять жизней, как и у тебя, бурый кот, и из девяти осталась последняя, которую уже никак нельзя потратить зря?
Так вот чего я боюсь, стоя посреди этой запущенной квартирки, – потерять последний шанс, шанс вернуть себе достоинство и человеческий облик?
Ведь бездомный лишается именно этого: человеческого достоинства. И это происходит в самом начале уличной «карьеры», когда выглядит он еще вполне нормально – никто, взглянув на него, не скажет, что он только что рухнул на дно общества. Прохожие еще не презирают, но презрение уже гнездится в нем самом. Он ссутуливает плечи, склоняет голову. Силится стать невидимкой. Без всякой необходимости надевает на себя очередные слои дармовых лохмотьев, словно улитка или черепаха, которые под твердым панцирем прячут мягкую, уязвимую плоть. Да, эти лохмотья нужны для того, чтобы стать невидимкой.
Люди смотрят сквозь тебя, словно ты стеклянная: они боятся, что прямой взгляд в глаза ты воспримешь как разрешение попрошайничать и тут же примешься клянчить у них несколько злотых. А когда ты становишься на их пути и действительно просишь милостыню, то видишь в их глазах пренебрежение, отвращение, порой даже ненависть. Сострадание очень редко. Ты ведь молодая женщина, можешь сама заработать на жизнь, хоть бы и проституцией. Как же ты смеешь просить несколько злотых на хлеб? Ты же все равно их пропьешь…