Однако вместо этого он просто вошел и спросил сдавленным от ненависти голосом:
– Как ты могла, Кинга? Да как же ты могла так со мной поступить?
Но прежде чем Кинга успела ответить, к нему одним прыжком подскочила Ася. Обеими руками она схватила его за грудки и со сверхъестественной силой, которую породила такая же ненависть, как и та, что испытывал он, отшвырнула его к стене.
– С тобой? С тобой, сукин сын?! А где ты был, когда она рожала твоего ребенка?! Ты сидел с ней рядом? Держал ее за руку?! Где ты был, когда она сходила с ума? Ты ей хоть номер телефона оставил, чтобы она могла обратиться к тебе за помощью?! Нет! Услышав о ее беременности, ты сразу же свалил – не знаю куда, в Австралию или на Луну, – швырнув ей в лицо деньги на аборт! Так ведь было?! – Прочтя в его глазах подтверждение своих слов, она отпустила его и с отвращением вытерла руки о его рубаху. – Поэтому никогда больше не задавай этого вопроса. Твои руки – по локоть в крови твоей дочки. Ты виноват больше, чем Кинга. Мерзкий гребаный трус, – напоследок бросила она с безграничным презрением, села у стола и расплакалась. Она, крутая Иоанна Решка, ждавшая этого сногсшибательного материала, расплакалась как малое дитя, потому что Кинга… Кинга была последним человеком на Земле, которому Иоанна могла бы пожелать такого горя.
По крайней мере, сейчас.
Кинга, сидевшая рядом, опустившая голову. Кинга со стеклянными глазами.
Кинга, ссутулившаяся, со сломанными ногтями – эти ногти она ломает в лесу каждый месяц, когда ищет свою доченьку. Или хоть что-то оставшееся от нее. Что-то, что можно было бы похоронить…
Между ними повисла тишина.
Эту тишину прервала Кинга, заканчивая свой рассказ.
Моя семья так и не простила. Родные не смогли понять – да и ни один нормальный человек не сумеет, – как это в мозгу обыкновенной счастливой молодой матери может что-то переклинить, переключиться в режим «Внимание, красная тревога!», или «Внимание! Война! Спасать ребенка!», или «Внимание! Пожар! Прыгать с ребенком в окно!» – и… она это делает. Обыкновенная женщина, вполне нормальная еще день или два назад, делает то, что подсказывает ей воспаленный, обезумевший от страха мозг. Ради блага ребенка, ради защиты ребенка она этого ребенка… убивает.
Людям известно о существовании такого явления, как послеродовая депрессия: новоиспеченная мама вместо того, чтобы летать на крыльях любви и излучать счастье, утопает в слезах, не находит в себе сил встать с постели, не хочет заботиться о младенце. Трудно признаться знакомым и соседям, что у дочери или невестки «baby blues – ну, знаешь, это модное нынче расстройство»; но в общественном сознании существование послеродовой депрессии уже закрепилось как факт. Родственники как-то мирятся с посещением психотерапевта, с антидепрессантами, даже с твоим пребыванием в больнице. «Марта/Магда/Малгося уехала в санаторий… нет, малыш остался с нами… у нее была анемия, да, ей нужно набраться сил».