Я хотел заговорить с ним, но не мог справиться с рыданиями. Я лишь отчаянно жестикулировал, будто срывал с себя невидимых пауков и швырял ими в Томаша. Наверное, во мне проснулась доставшаяся от матери итальянская кровь.
— Когда я увидел разбившегося Михаила, то понял, чего хочет Всевышний. — Томаш мял лямки рюкзака, складывал их и снова распрямлял. — Кто-то должен был сделать работу над ошибками Церкви, ты понимаешь?
— Михаила убила Лилит, — смог произнести я.
— Михаила забрал Господь! — возразил Томаш. — Он простер свою длань над праведниками и сделал первый ход, как в шахматах! Мне же пришлось играть темными, Овощ! Сначала я убрал с доски развратника и софиста Станислава. Господь позаботился о честном и трудолюбивом Жане Батисте. Брат Яков был преисполнен тщеславия, гордыни и гнева, я расколол ему череп, словно кокосовый орех. И чувства испытал те же самые, как если бы я действительно расколол всего лишь орех. Кто следующий? Маттео? Он не погиб сразу, но и професс Габриель — насквозь пропитанный сомнениями, почитающий законы физики сильнее, чем Евангелие, — долго цеплялся за жизнь. Я надеялся, что на смертном одре професс примет факт чуда Господнего без оговорок, он же твердил о «научной этике» и сокрушался, что так и не разгадает «механику марсианских процессов»! — сказал, будто выплюнул, Томаш. — Аллоизий… — Он посмотрел на лежащего перед ним экзорциста. — Старый демонолог… Он сам осознавал, что путь на Небеса ему заказан. Я помог ему очиститься — только и всего! — Томаш сделал шаг ко мне. — А тебя я не трону, Овощ. О тебе позаботится Господь, ты — самый чистый из нас, ты унаследуешь эту землю!
— Михаила и Жана Батиста убил не Господь, а Лилит! — Не знаю, зачем я пытался что-то растолковать этому маньяку. Тем более Томаш понял мои слова по-своему.
— Бедный Овощ! — искренне ужаснулся он. — Ты же безумен, как мартовский кролик! Ты совсем не понимаешь, что здесь произошло! Даже твои помидоры соображают лучше, чем ты!
Я наконец смог подобрать нужные слова, и хоть такое нелегко было сказать человеку, которого до последнего момента называл братом, я все же решился:
— Аллоизий был прав: там, где появляются люди, появляются и чудовища. Не знаю. — Господь, быть может, тебя и простит, но мы — никогда!
Томаш только махнул рукой, будто сказанное мной было детским лепетом.
— Я ухожу. — Он повесил рюкзак на плечо. — Наверное, я не заслуживаю Царствия Небесного еще больше, чем остальные… Но ты не сможешь помочь мне очиститься, ты слишком невинен и слаб для этого. Я должен сам пройти путь искупления.