Ветеринара следовало иметь при себе, чтобы зарегистрировать «максимально гуманное умерщвление добычи». Ох уж эти сопливые законники! Никаких тебе зазубренных гарпунов, разрывных пуль в брюхо и прочего. Быстро, чисто, эффективно. Один выстрел в голову или иной ключевой узел ЦНС. В крайнем случае удар ножом, но Гудвин куда больше доверял своему штуцеру, точной копии охотничьей винтовки двадцатого века, заточенному под патроны 505 Gibbs. Впрочем, точной, конечно, только по виду — мощное переломное ружье имело в активе и пульсовый лазер с зарядом, достаточным, чтобы прожечь пластоцитовую стену трехсантиметровой толщины. Что уж говорить о шкурах зверей, а тем более тонкой, почти человеческой шкурке филешек.
Нет, с оружием никаких проблем не предвиделось, но Боровой в последнее время начал Гудвина раздражать. Да что там, просто бесить. Вот и теперь этот доктор-недоучка, представитель реликтовой профессии, старательно заговаривал зубы его, Гудвина, трансе.
— Да, госпожа Гудвин…
Тут бизнесмена слегка передернуло — ох уж эта последняя мода давать трансам фамилию их Хозяина. Не то чтобы мистер Гудвин в ближайшее время планировал обзавестись натуральной миссис Гудвин, однако рано или поздно сделать это следовало. Разумеется, не для постельных утех, а для продолжения рода. Все трансы создавались бесплодными, и этот закон Гудвин как раз очень одобрял. Чистоту натуральной крови следовало беречь, иначе через поколение на Земле не осталось бы ни одного натурала. Итого титул миссис, или, как говорил этот русский, «госпожи» Гудвин, был зарезервирован для той сухопарой незнакомки, которую мистер Гудвин в ближайшие двадцать лет намеревался сделать своей законной женой. А транса, конечно, навсегда останется для него просто Манишей, его Манишей.
— …да, все филлеане — биологические женщины. М-м-м. Гаплоидные женщины с одной половой хромосомой, — продолжал вещать Боровой, снимая панаму и вытирая струящийся по лбу пот. — У человека, если бы человек вообще мог развиваться с одинарным набором хромосом, такое нарушение привело бы к синдрому Шерешевского — Тернера, но здесь…
Гудвин поднял голову и прищурился. Солнце, белая безжалостная тварь, стояло, казалось, в самом зените. Оно стояло там уже несколько часов. Дни на Филлет были вдвое дольше земных, но и ночи, ах, эти ночи в настоящей палатке, парусящей под жестким и пыльным ветром, ночи под чужими острыми звездами… Да, и они были благословенно длинны.
— …Способ их размножения можно отнести к партеногенетическому.
Гудвин снова обернулся, чтобы увидеть ухмылку Маниши. Однако девушка не улыбалась, а некрасиво хмурила лоб. Что не так?