У нашей Профкоманды никаких особых льгот в Сети не имелось, и мы даже пикнуть не смели, когда наш шеф заставлял нас простаивать по полгода или посылал на жалкую станцию к альфе Центавра. Если бы да кабы, на практике мы работали только на элиту, потому что первоклассные коммодоры хотели видеть именно нас и никого другого. И сегодня не знаю, что за этим крылось. Диспетчеры просто давали нам лучшие заказы.
Всё это хорошо известно моей жене Милушке, которая не зря ворчала, что я не буду дома недель пять. И недели не прошло, как вызвал Ирку Ламача диспетчер и объявил ему, что руководство Сети решило послать Выездную группу № 8 с коммодором Фукудой за границу шести тысяч, что этим «восьмёрке» оказано большое доверие, которое она должна оправдать перед Советом. Ирка слушал весь этот трёп и не сводил глаз с пиджака диспетчера: а не подсунул ли ему Фукуда взятку в нагрудный карман? Но ничего не было видно.
В тот же день я отправился на космодром посмотреть на наш репортёрский корабль. Я его любил, нашего старого верного «Поросёнка», повидавшего виды, ободранного и обгоревшего после десятков репортажей. Техники вмонтировали в него новые агрегаты, аккумулирующие время, новый двигатель — такой же, как на «Викинге», чтобы не отстать от него за границей шести тысяч. Само собой, я не из сентиментальности пошёл на космодром. Наша группа не имела права узнавать заранее дату полёта, но она была известна техникам, готовившим корабль. На этот раз мне пришлось потрудиться, прежде чем я смог выжать из старшего техника дату: в пятницу тринадцатого числа. Я пожал плечами.
— Ну и что? В приметы я не верю с пяти лет.
И всё-таки; всё-таки… Ассистент шефа на ровном месте сломал ногу, и режиссёр взял вместо него дублёра — Петра Манфреда. Как только я об этом узнал, тут же помчался к своему непосредственному начальнику Ондре Буриану.
— Ирка повредился в уме, — говорю, — разве он не знает, какой супердурак этот Манфред?
Ондра — отличный оператор, это он научил меня всему, что я умею, а я умею не так уж мало. Но я думал, что такой мастер может позволить себе роскошь иметь собственное мнение. Но он был типичным соглашателем:
— Ирка знает, что делает, — холодно произнёс Буриан, и я разозлился.
— Всё здание знает, что Пётр Манфред — супердурак, спроси кого хочешь.
— Это зависть. Всех заедает, что Пётр такой молодой, умный, способный и так быстро продвигается.
— Мы уже показали, на что способны, а он? Полгода в нашей конторе, а работает только языком!
— Потому что случай не подвёртывается. Слушай, дружище, ты, по-моему, стареешь. Сам недавно был зелёным юнцом, а теперь ревнуешь к молодым. Как старый дед. Выкинь это из головы. У Ирки Ламача нюх на людей.