А это означало, что снова пришло время Симеона Неманича-Палеолога. Весь Эпир, вся Этолия, Акарнания и Фессалия признали его власть и присягнули ему на верность как своему царю после того, как пали (впрочем, и не особо сопротивлявшиеся) города-крепости Арта и Янина. Симеон тотчас же перенес столицу из Костура в фессалийский город Трикалу. Теперь Симеон Палеолог, царь греков и сербов, как гласили его титулы, получил возможность одаривать щедрой царской рукой своих верноподданных не только титулами, но и землями. Тем самым, пожалуй, он достиг главной цели своей жизни.
13
То ли Бог смилостивился над их семьей, вняв их мольбам, то ли искренние моления в церкви благотворно повлияли на чрево Милицы, то ли природе было угодно поначалу шутить над ними с тем, чтобы потом, по прошествии семи лет, щедро их вознаградить, но, как бы то ни было, Милица на восьмом году своего замужества, в день святой Параскевы-Пятницы, преподнесла в подарок мужу Златану первенца — толстенького карапуза-наследника. Его назвали Георгием — Джюрой. Через год родился еще один мальчик. Надеялись, что он будет таким же крепким и выносливым, как Джюра, но он умер, не прожив и четырех месяцев, от оспы. То был страшный год. По всей Сербии гулял свирепый голод, бушевала жестокая засуха. Горели не только хлеба, но и села. Милица тогда тоже тяжело заболела и ничто, кажется, не могло уже ее спасти. И все-таки она выжила. Выжила и сейчас, в самый день святого Вита, 15 июня, подоив корову и подняв ведро, почти до краев наполненное пенящимся парным молоком, почувствовала резкие боли в животе. Словно судорога, разлившись по всему животу, свела ее мышцы адской болью. Застонав, она с трудом поставила ведро на землю, стараясь не расплескать молоко, и обхватила грубыми, мозолистыми руками толстый круглый живот. «Начинается, — пронеслось у нее в голове. — А Златко еще не вернулся. Кто же мне бабку Радославу призовет?» «Ой!» — она уже не могла сдерживаться от крика — он рвался из груди наружу, будто этим хотел несколько облегчить ее муки. Как на грех, и соседок дома нет. Она добрела до изгороди, затем вернулась в дом и, уже почти совсем обессилев, дошла до хлева, упала, подмяв под себя побольше сена и, то бледнея, то заливаясь краской, то покрываясь испариной, то дрожа от озноба, вся сомлев от натуги, начала рожать. Она настолько измучилась и устала, что, когда, наконец, услышала прорвавшийся крик новорожденного, на несколько мгновений впала в беспамятство. Затем, очнувшись как от толчка, она подняла голову и не услышала, но почувствовала, что ее младенец начинает задыхаться. Пересилив свою немощь, она нащупала рукой холодное лезвие ножа и, вся дрожа от натуги, приподнялась и перерезала пуповину. Аккуратно, насколько позволяли дрожащие пальцы, завязала ее. Взяла младенца на руки. Снова родился мальчик. То-то Златан обрадуется. Бережно завернув сына в подол юбки, она, еле переставляя ноги, пошатываясь, пошла в дом.