— Хорошо. — Клим Пантелеевич налил гостю новую порцию наливки и заметил: — Допустим, вы хотите понять причины суицида. Но что вам это даст? Я же читал в «Северокавказском крае», что Федор Тимофеевич находился в своем кабинете и кроме него, жены и одной прислуги никого другого в доме не было. Даже из короткой газетной заметки ясно, что главный признак самоубийства (оружие рядом с трупом) налицо. Более того, пуля вошла в правый висок. Стало быть, сомнений нет — чистое самоубийство.
Ардашев выпил полрюмки, отправил в рот маленький кусочек сыра и, ожидая ответа, внимательно посмотрел на собеседника. На этот раз врач к наливке не притронулся. Разделяя слова, как обычно делают гимназические учителя, втолковывая непонятливым школярам прописные истины, он принялся объяснять:
— Все… так… как… вы… сказали, за исключением… некоторых… моментов, а именно: в доме покойного Тяглова стали происходить загадочные и необъяснимые явления, словно там поселилась нечистая сила. Стоит Елене Ивановне заплакать, как вдруг разлетается вдребезги тарелка или звенит окно, будто камешек бросили. А ночью она чувствует, что кто-то спит рядом с ней, но никого не видит. Уж и горничную просила расположиться на ночлег в ее спальне, да только та, услышав в полночь тяжелые шаги на лестнице, вообще сбежала и служить у нее отказалась, даже за расчетом не пришла.
— Ого! «Человек-невидимка» из рассказа Герберта Уэллса поселился на Воробьевке, — рассмеялся Ардашев. — Ведь там, кажется, находится дом вдовы? Уважаемый доктор, мало того что вы, будучи врачом, верите всяким небылицам, так еще их и распространяете. Неужто забыли историю с «Замком привидений» на Барятинской, сто? Тогда ведь тоже уверяли меня, что в окнах появляется Апраксия, умершая дочь купца Щегловитова, облаченная в подвенечное платье. А что на деле оказалось? Помните?
— Как не помнить, — вздохнул Николай Петрович. — Проспорил вам ящик мартелевского коньяку… Но все-таки, Клим Пантелеевич, не могли бы вы навестить вдову и осмотреть дом? Это даже не я, это Ангелина Тихоновна просит. Они с Еленой Ивановной давно дружат.
Ардашев грустно заметил:
— А вот это, мой друг, — запрещенный прием. Знаете ведь, что не могу вашей супружнице отказать… Ладно, так и быть. Схожу завтра на воскресную службу и к одиннадцати навещу вдову. Только извольте известить ее об этом сегодня.
— Так я прямо сейчас и отправлюсь домой, — просиял доктор.
— А зачем так спешить? Могли бы и в шахматы партию-другую сыграть.
— Благодарю, но лучше быстрее обрадую Елену Ивановну. Она ждет не дождется моего возвращения.