Днем снова свалилась жара. Работы было много: накормить скотину, прибраться по дому, приготовить обед, полить огород, натаскать воды из колодца, постирать белье.
Белье Маша стирала в речке, как и все бабы. Спустившись к плесу с полным тазом грязных рубашек, простыней и наволочек, Маша, опрокинув таз на землю, сладко потянулась и вдруг замерла от странного чувства наполненности во всем теле. Будто живительные токи побежали по венам, и не было ни жары, ни усталости – только необычайная легкость и гибкость в членах. Маша представила себя кошкой, греющейся на подоконнике, но готовой в любой момент ловко взорваться, и, представив, зажмурилась в предвкушении чего-то волшебного.
– Доброго дня, красавица!
Девушка вздрогнула и обернулась. На пригорке стоял крепкий, щетинистый мужик, не местный, хитро щурился на солнце и катал соломину в углу рта.
– Доброго, – произнесла с опаской и поправила подол платья.
– Да ты не бойся, не укушу, – улыбнулся незнакомец.
– А чего мне бояться? – ответила Маша, плотнее сжимая пральник.
– Местная?
– Ну допустим.
– Как звать?
– Как звать – свои знают, а до чужих дела нет.
– Ишь, какая…
Мужик легко спрыгнул с пригорка и, ловко перебирая ногами, засеменил вниз, к реке. У Маши отчего-то перехватило дыхание, но не от страха – от другого, ранее не веданного чувства.
– Меня Гаврилой звать. Будем знакомы.
Маша не спешила отвечать. Откинув пральник и уперев руки в бока, внимательно рассматривала путника, его крепкую, ладную фигуру, жесткую щетину, озорной прищур в черных, как ночь, глазах.
– И откуда ты взялся, Гаврила?
– Домой возвращаюсь. Нахаловку знаешь?
Маша кивнула. Нахаловка была большой деревней, километрах в тридцати от Назарьевки по дороге в райцентр. Там поселилась Машина сестра Елизавета с мужем Захаром.
– Вот там и живу. То есть жил раньше.
– Раньше?
– Десять лет не был.
– Что ж так?
– Лес валил для советской власти.
– Долго.
Мужик осклабился:
– Десять лет можно на одной ноге простоять.
Только сейчас Маша заметила выцветшие чернильные рисунки на ладонях. Гаврила перехватил ее взгляд.
– Руки мои – как книга. Свои прочтут, а чужие глаза сломают.
– Загадками говоришь…
– Какие уж тут загадки.
Он сделал шаг ей навстречу, чуть ближе допустимого, но Маша не отодвинулась. Только грудь ее стала вздыматься чаще, и сладкие мурашки пробежали по позвоночнику. Будь что будет, подумала. Мужик выплюнул истрепанную соломину, медленно протянул руку и коснулся девичьего плеча. Машу будто током ударило.
– Десять лет такой красоты не видел…
Молчала. Не могла отвести взгляда от его властных, голодных глаз.