Если для правителя демократического государства или диктатора власть является желанным призом, к которому политик стремится иногда всю свою жизнь, то для государя власть является в первую очередь долгом, и не просто долгом, а долгом религиозным.
Когда российские государи называли царскую власть своим священным долгом, слово «священный» означало в первую очередь религиозный долг перед Богом за свою страну и свой народ.
«Я завещаю тебе любить все, что служит ко благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя притом, что ты несешь ответственность за судьбу своих подданных перед Престолом Всевышнего. Вера в Бога и святость твоего царского долга да будут для тебя основой твоей жизни», — наставлял своего наследника перед смертью император Александр III[153].
Могут возразить, что далеко не все монархи не только декларировали этот принцип, но и не следовали ему. Были, мол, среди них и властолюбцы и трусы, боящиеся своего долга, но если мы обратимся к российской истории, то увидим, что для нашей страны подобные личности на престоле были весьма редким исключением. Русские цари на деле доказывали свою преданность Отечеству, подвергая себя порой и смертельной опасности.
Выше мы уже отмечали, что власть монарха ограничена самой человеческой природой, так как возможности человека весьма ограничены, следовательно, государь не может управлять государством без эффективного аппарата управления.
Составляя в начале минувшего века «монархической катехизис», протоиерей Иоанн Восторгов отмечал, в частности, такую особенность монархической системы правления: «По природе своей монархия является более способной к лучшей организации системы управления и имеет в своем распоряжении больше средств к предупреждению и пресечению чиновничьего произвола, нежели аристократия или демократия»[154].
«Именно в монархии может быть лучше всего организована система управления потому, что, будучи физически бессилен заведовать полностью всем делом управления страною, монарх, естественно, склонен прибегать к содействию других принципов власти и легко дает им место в системе управления, ибо, являясь их верховным примирителем, он их нисколько не отрицает, а лишь верховно организует как в самой нации, так и в управительной системе, вводя уже существующие в самой нации зачатки организации власти и повиновения в общую организацию государственного управления. Такое построение управительного механизма на начало сочетания разнородных принципов является наилучшим, открывая широкую возможность национальному самоуправлению везде, где это возможно. С другой стороны, в монархии открывается ничем не заменимое действие монарха, по его царской прерогативе которого лишены, конечно, и демократия, и аристократия и которое имеет огромное государственное значение