— Ой, мои родные, утешили старика! Дали им пить, как мы в четырнадцатом году под Перемышлем. Спасибо!
Он приплясывает и — вот-вот сорвется со стога. С воем несутся снаряды. Ромашкин стреляет без панорамы, на глаз.
Во время коротких пауз слышен его злорадный голос:
— Давай, отец, давай! Корректируй!
Потный, красный, в разорванной шинели, он припадает своим острым носом то к одному, то к другому орудию, наводит их через ствол, отскакивает в сторону и рубит рукой воздух:
— Огонь!
Стволы орудий накалились, покраснели.
— Снегу, снегу больше! — кричит Ромашкин.
Целая стайка подростков из соседних изб во главе с Анащенковым лопатами кидает на прыгающие стволы снег. Скинув пиджаки и шапки, артиллеристы срывают крышки ящиков и едва успевают подавать снаряды к ненасытным стволам.
Пузанов, скинув кожух, а потом и рубашку, бегом таскает к орудию двухпудовые ящики. Уже целая горка их высится возле орудий.
Изрытый бугор, с которого немцы вели огонь, не подает признаков жизни. Немцы затаились и лежат, не смея поднять головы.
Наши пушки смолкли. Артиллеристы, надев пиджаки и шапки, привычно собирают стреляные гильзы. Лейтенант Ромашкин, поглядывая на них, говорит:
— Ну и баня! Не менее семисот пятидесяти! — И, взглянув на часы, добавляет: — За один час!
Покачивая головой, он внимательно осматривает стволы орудий.
Подразделения группы уже собирались в селе. Я дал приказание занять круговую оборону, потушить пожары.
Последним, со взводом Митрофанова, прибыл в село Дегтярев. Он подобрал раненых партизан — их было пятеро. Убитых, к счастью, не было. Нина и Аня занялись перевязкой раненых, а затем увезли их в Алешковичи, где остановились наши главные силы.
Кони, прорвавшиеся сквозь пулеметный и минометный огонь, оказались совершенно невредимыми, — таков каприз военного счастья! Удивительнее всего было то, что Ромашкин, подле которого разорвалась мина, остался целехоньким, хотя шинель и представляла собой нечто вроде Тришкина кафтана.
Весельчак и насмешник Сачко приставал по этому поводу к Ромашкину с расспросами:
— Ну, а сидеть ты можешь?
— Могу…
— Так сядь…
Ромашкин сел.
— И не больно?
— Нисколько.
— И тебя даже не перевязывали?
— Нет.
— Чудно́! И штаны целы?
— Гляди сам!
— Не пойму что-то. Как же это Бродский уверяет, что казенник нашему артиллеристу разнесло всмятку!
— Хо-хо-хо!
— Вот это купил!
— А что вы думаете! Вот был у меня на фронте дружок, так с ним вышло не такое, — опять начал было Сачко, но раздавшийся пушечный выстрел заставил нас выбежать на улицу.
Возле дежурного орудия уже суетились артиллеристы. Теперь они вели огонь по направлению к Середино-Буде, Появившаяся оттуда колонна гитлеровских лыжников сделала неуверенную попытку наступать, но ее отогнали наши артиллеристы. На шляху снова воцарилось спокойствие.