Столь странное поведение вождя породило в Москве волну сплетен. Спорили те, кто считал, что поход детей здесь совершенно ни при чем; если бы не обида на энцев, латыши никогда бы такое хлебное место не бросили, и другие, уверявшие, что Ленин просто блестяще воспользовался конфликтом. Он и обижал латышей, всё заранее предвидя и рассчитав. Некоторые думали, что база в Латгалии с самого начала была задумана как обманка, у нее одна задача – сбить противника с толку. На что оппоненты отвечали, что, выйдя из коммуны, свой пай – горкинское золото и серебро – латыши с молчаливого согласия Ленина забрали на организацию похода в Святую землю.
Впрочем, большинство было убеждено, что о штабе, о руководстве походом речи никогда не шло. Часто ссылались на Троцкого, который, выступая в Политехническом музее, якобы сказал, что, конечно, центр, который бы координировал движение, – вещь неплохая. Люди чувствуют себя спокойнее, увереннее, когда знают, что ими кто-то руководит – так было всегда и везде, мы к этому привыкли, но тут другое дело. Отряды коммунаров к Иерусалиму поведет сам Господь, попытка вмешиваться в Его дела – от лукавого. Что же до возов с пожитками, то это реликвии: посуда, с которой ел Ленин, одежда, в которую он одевался: для тех, кто в конце концов пойдет, личные вещи Ильича – лучшее свидетельство благословенности похода.
После ухода латышей, продолжал Ищенко, никаких упоминаний о Горкинской коммуне мне больше не попадалось. Похоже, она выполнила свою задачу и была распущена. История же ее наследника – латгальского центра – еще раз, причем ярко, вспыхнула, но всё равно, оправдала ли она надежды и какие они были, сказать не берусь. Дело началось 26 января двадцать четвертого года, когда бывшие латышские стрелки и комсомольцы из местных в селе Дауцене, в пятнадцати километрах от города Резекне, узнали, что в Москве после тяжелой болезни скончался любимый Ленин.
Прожив много лет в России, латышские стрелки понимали, что умерший Ильич должен быть правильно оплакан, не выть по покойнику – большой стыд. Если они решат просто его похоронить, люди скажут, что они рады, что Ленина не стало, ждут не дождутся, когда его закопают. Но сами сочинить вытье охранники не умели и придумали обратиться в соседнюю русскую деревню Починки, старухи которой славились по округе своими особо жалостливыми воями.
К старухам пошли всем скопом. В итоге, уламывая, увещевая их, стрелки ходили в Починки еще трижды, но ничего не добились. Не помогли ни щедрые посулы, ни уговоры, ни даже угрозы: выть по Ленину старухи категорически отказались. Между тем начало смеркаться, а дело так и не сдвинулось. Вдруг кто-то из латышей вспомнил, что недалеко от Починков на хуторе за выгоном живет хорошая работящая девушка Катя Масленникова, которая, несмотря на молодость, тоже считается отличной плакальщицей. Многие до сих пор помнили, как, когда 17 ноября у нее умер дедушка, она, повалившись на гроб, рыдала: «Чай, не расскажу, расплачуся, всё ж родной дедушко-от…» Пошли к ней. К счастью, Катя была дома и, подробно расспросив стрелков, кто такой, по ком надо выть, улыбнулась и, не став ломаться, согласилась. Причем обещала, что если один из комсомольцев подменит ее с люлькой и младшая сестренка не будет орать ночь напролет, вой будет готов уже к заутрене.