Печатаю я медленно, двумя пальцами, так что удовольствие грозило растянуться надолго, но тут открылась дверь — и я сразу понял, что это новая лаборантка.
Словесный портрет оказался точным. Двух метров в ней, правда, не набиралось, но сто восемьдесят пять — наверняка, а для женщины и это «гораздо слишком», как выразился однажды наш и. о. (его вообще одно удовольствие слушать!). Сто восемьдесят пять — и никаких поперечных размеров, одни продольные. Я взглянул, пожалел ее мимоходом, но тут же отвернулся, стукнул по клавише, еще, еще — и у меня выстроилось слово «ирритация»; с суффиксом «ация» я так сроднился, что выстукивал его уже четырьмя пальцами, как заправская машинистка.
— А Меньшиков у себя?
Я с неудовольствием оторвался от машинки.
— Здравствуйте.
— Чего «здравствуйте»? Я же спросила: Меньшиков у себя?
— А мне послышалось, вы вошли и сказали «здравствуйте».
Она небрежно дернула головой.
— Забыла. Подумаешь. Так у себя шеф?
Сейчас все кому не лень говорят «шеф» — и в смысле «шофер», и в смысле «начальник». Поэтому меня это слово раздражает. И добро бы кто-то из своих говорил, а то едва появилась — и «шеф». А надо бы хоть для первого раза по имени-отчеству: Борис Григорьевич. Приработается, тогда пожалуйста. Я сам нашего и. о. не уважаю, но эта долговязая девица еще не имела опыта, дающего право не уважать его; своим небрежным тоном она сейчас унижала весь отдел, который олицетворялся для нее нашим и. о. Поэтому я ответил очень сухо:
— Борис Григорьевич вышел. — И снова уткнулся в машинку.
Пусть первая представляется, если хочет.
— Дайте я быстро отстукаю. А то смотреть жалко.
Не успел я рта открыть, как она уселась напротив, повернула к себе машинку.
— Ну… «ирритация подкорки». Диктуйте дальше.
Немного стыдясь своего стиля, я начал диктовать — а что делать? — не вырывать же машинку. Печатала она хоть и быстрее меня, но не так уж блестяще; когда она самоуверенно потянула к себе машинку, я подумал, что сейчас выдаст двести знаков в минуту. Но зато к делу относилась серьезно и текст мой воспринимала как должное. Я приободрился и стал диктовать увереннее.
Минут через пятнадцать вошла Галя, третья жительница нашего кабинета. Галя внутренне очень серьезная женщина, хотя с первого взгляда этого и не скажешь: держится весело, охотно слушает анекдоты типа «пришел домой муж…». Но даже Коля не решается к ней подступиться. Кроме того, она — СНС, старший научный сотрудник, и, когда и. о. Павлова уезжает, начальствует за него. Мы с Колей в такие дни наверстываем пропущенные фильмы, благо существует понятие «внутригородская командировка».