Галя съежилась, а он продолжал благодушно:
— Тут я свою часть набросал. Осталось вашу, ну и объединить все, чтобы неразрывное целое получилось. — И он положил на стол три небрежно исписанных листка.
Кажется, Жанна начала что-то понимать. Теперь она смотрела на Пирата как собака, которой очень хочется укусить неприятного гостя, да хозяин не разрешает.
— Борис Григорьевич уже договорился, что статью в бехтеревский сборник берут, — торжествовал Пират.
— А чего она за вас делать должна? — все-таки решилась укусить Жанна. — Вон садитесь за машинку и пишите сами. Как раз вчера починила.
Пират будто только что заметил Жанну:
— Какая у вас девчушка появилась! Сразу видно, бедовая.
— Я не девчушка. А чего вы к Гномше пристаете со своей работой?
— Не со своей, а с ее. Значит, договорились? — И Пират поспешно ретировался.
Галя долго ругала Жанну, но та упрямо повторяла:
— Так ему и надо… Следующий раз еще не то скажу!
На другой день, оценив новое влияние в коллективе, Пират принес Жанне огромную плитку шоколада.
— Японский. У нас рыбаки привозят.
Но Жанна была неподкупна:
— Девицам своим носите. А я, кроме селедки, другого шоколада не ем.
Пират оставил шоколад на Галином столе и сообщил мимоходом:
— Так я сегодня в Сухуми улетаю недели на три. Надеюсь, когда вернусь, будет закончена… ваша часть. Я уже и Борису Григорьевичу пообещал.
Сказал и исчез.
На следующий день с утра Галя со вздохом достала ворох энцефалограмм, которые были сняты для Пирата. Их набралось штук двадцать (смехотворно мало для научного обобщения, но Пират сказал: «Обойдется, другие еще меньше в статистику берут!»). Каждая энцефалограмма длиной метров пять и шириной почти со стол. Этой бумаги хватило бы на оклейку порядочной комнаты.
Жанна неистовствовала:
— Работу ему?! Степень?! А трубу от крейсера он не хочет?! Тряпка вы! С вами каждый все, что захочет, сделает. Сожгу вот сейчас эту труху — пишите тогда!
Мы с Колей поощрительно смеялись. Жанна схватила бумажные простыни и грудой накидала на пол. Галя не сопротивлялась: она не принимала Жаннины угрозы всерьез, и ей тоже хотелось на минуту представить, что сгорают эти нахальные бумаги. Даже когда Жанна щелкнула зажигалкой, мы не верили, что это всерьез: давно известно, что в солидном институте посреди комнаты костры не разжигают. Но Жанна бестрепетно сунула синий огонек в самую середину кучи. Бумага вспыхнула. Мы смотрели, как завороженные. Живой огонь всегда красив, а этот вдвойне: на наших глазах происходило то, о чем каждый мечтал, но на что никто не решался. Огонь охватил уже весь ворох.