– Что теперь? – спросила Анна, сверкая глазами. – Это восхитительно!
Пино улыбнулся ей. Да, это было восхитительно.
– Я загляну в саквояж, а потом верну ключ в шкатулку Долли.
Он думал, она одобрит это, но Анна надула губы.
– В чем дело? – спросил Пино.
Она пожала плечами:
– Вы сказали, что когда изготовите ключ, то сможете заглянуть в чемодан в любое время, и я думала, мы вернем ключ на место, а потом…
– Что потом?
– Вы могли бы поцеловать меня, – сказала Анна обыденным тоном. – Ведь вы хотите этого?
Пино желал было возразить, но потом сказал:
– Вы и представить себе не можете, как хочу.
5
Он положил ключ на место и закрыл дверь в спальню Долли. Анна ждала его в кухне с улыбкой на лице. Она показала на стул. Пино сел, а она поставила бокал с вином и присела ему на колени, обняла за шею и поцеловала.
Обнимая Анну, впервые чувствуя ее такие податливые губы и ощущая ее чудесный аромат, Пино воображал, что скрипка играет соло первые такты волшебной мелодии. Эта музыка так услаждала Пино, что его пробрала дрожь.
Анна прервала поцелуй и прижалась лбом к его лбу.
– Я думала, что так оно и будет, – прошептала она.
– Я молился об этом, – сказал он. – С тех пор, как в первый раз увидел тебя.
– Как мне повезло, – сказала Анна и поцеловала его еще раз.
Пино крепче прижал ее к себе, удивляясь тому, как они подходят друг другу, словно виолончель присоединилась к скрипке, он как будто обрел потерянную часть себя и стал больше благодаря ее прикосновению, вкусу ее губ и нежной доброте ее глаз. Он хотел только одного – держать ее в объятиях столько, сколько позволит Бог. Они поцеловались в третий раз. Пино прижался губами к ее шее, и ей это, казалось, было приятно.
– Я хочу все знать о тебе, – пробормотал он. – Откуда ты и…
Анна отстранилась от него:
– Я тебе сказала – из Триеста.
– Какой ты была в детстве?
– Странной.
– Не может быть.
– Так говорила моя мать.
– Какой она была?
Анна приложила палец к губам Пино, заглянула в его глаза и сказала:
– Кто-то очень мудрый когда-то говорил мне, что, открывая наши сердца, открывая наши шрамы, мы становимся человечными, слабыми и цельными.
Он нахмурился:
– И?..
– Я не готова показать тебе мои шрамы. Не хочу, чтобы ты видел меня человечной, слабой и цельной. Я хочу, чтобы мы… были сказкой друг для друга, просто чтобы отвлечься от войны.
Анна поцеловала его еще раз. Пино показалось, что к струнным в его груди присоединились духовые, а его разум и тело свелись к одному: к музыке Анны-Марты, и ничему другому.