– Ты не понимаешь! Всё организуем! Ты только представь: мы – я с Жанкой, ты с Катькой – едем в Сибирь! Там, как у Джека Лондона, на собаках через тайгу добираемся до Кизела этого, находим заброшенную шахту и достаем золото! Это же приключения, старик! Не распускай нюни!
Женька захмелел, ему явственно привиделась заснеженная пещера, полная золота и каменьев, которая сверкала изнутри и переливалась невероятными красками. Икнул.
– А кто такая Жанка? – с трудом разлепляя губы, спросил он. Генри только махнул рукой. Допил мадеру, сгреб рассыпанные по столу шпоры и нетвердо направился к выходу. На пороге обернулся:
– Короче, до послезавтра. Ты со мной? Ты уважаешь меня, старик?
Женька кивнул. Мадера начала подбираться к горлу, стремясь вырваться наружу. Женька рванул в туалет.
Свидание с Катей было намечено на первый вечер после сессии у кинотеатра «Баррикада». Именно в этот вечер Женька намеревался произнести те самые три слова, которые боялся сказать всю весну: «Я тебя люблю». Он разрабатывал различные схемы действия: как подойдет, как возьмет за руку, как скажет – тихо или нет, громко, на всю улицу… Нет, все же лучше тихо…
Светлым вечером он подошел к «Баррикаде» со стороны Дворцовой, заглянув по пути на почту, чтобы отправить маме телеграмму, что не приедет до сентября: стройотряд. Катя уже стояла у входа. Женька подошел, вздохнул, а Катя взяла его за руку и потащила в кино. Шли «Шербурские зонтики». Весь сеанс Женька смотрел на красивое лицо Кати, а она переживала под дивную музыку Леграна, глядя только на экран. Потом они долго-долго шли по Невскому до ее арки пешком, и Женька никак не мог произнести заветные слова, а Катя просто молчала. Уже возле арки Женька, который вовсю корил себя за нерешительность, мир – за жестокость, людей – за бессердечность и отчасти Катю за то, что «неужели она не видит, как я страдаю», открыл рот и сказал:
– Кать, а мы с Генри собрались в поход на Урал. В палатках жить, костер и все такое. Ну, может, чего найдем интересного, я бы тебе рассказал… Поедешь с нами? Со мной… А?
Катя грустно улыбнулась, покачала головой:
– Нет, Женя. Не могу. Мне надо в Москву. Кстати, проводи меня, поезд послезавтра вечером, в полночь. Ну, до свидания, Женя.
Катя помахала рукой и ушла в свою арку, а Женька остался недоуменно и обиженно стоять на темном асфальте.
У тетки в комоде лежал бронзовый крест-распятие, откуда, для чего – Женька не знал и не спрашивал, но в тот вечер, вернувшись домой, он зачем-то вытащил этот крест, прислонил его к стенке на столе, встал на колени возле, неумело перекрестился, так как никогда этого не делал, и зашептал слова, как казалось ему, молитвы, ибо не к кому ему больше было обращаться, кроме небесной силы, в существовании которой он глубоко сомневался: