Ужасно, когда притесняют, обирают, унижают человека, когда у маленьких людей создают комплекс неполноценности, бессилия, постоянной угрозы претерпеть унизительный стресс. А мы — что мы? Мы способны спокойно пройти по улице, видя, как где-то в сторонке два великовозрастных старшеклассника трясут, обыскивают какого-либо второклассника. Даже «цыц, прохвосты!» — и этого не скажем. А ведь на наших глазах, возможно, именно сейчас человеческая жизнь дала не зарастающую никогда трещину. Поведаю вам, читатель, то, с чем вы, по-видимому, не сталкивались. В Ленинграде в Институте русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР в рукописном отделе хранится значительная часть стихотворных произведений великого поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, которые никогда, надеюсь, не будут опубликованы. Почему? Да потому, что это — гнуснейшая похабень. Это такая мерзость, рядом с которой порностихи Ивана Баркова — возвышенная романтико-элегическая поэзия. Как же так?
Что за парадокс? Ведь созданы эти «творения» одновременно с выдающимися стихами ранних лет, которые справедливо отмечаются как образцы замечательной лирики, одновременно, например, с первой редакцией «Демона»!.. В чем же дело? Уважаемые лермонтоведы говорят о традиционности для Руси подобных виршей, но я смею полагать, что они под рукой кадета Лермонтова обретали своего рода защитную функцию: ласковый бабушкин внук четырнадцати лет от роду попал в кадетское училище и оказался в среде нравов воистину зоологических. И щупленький новичок, чтобы откупиться от громадных, жестоких, похабно ржущих жеребцов, писал для них стихи под стать их восприятию жизни. Мишель избегал таким образом их надругательств. Да, он мог постоять за себя и по-другому. Но поэт использовал и специфические возможности. «Ну и что? — спросите вы. — Ну, был такой период. Так для чего же о нем вспоминать?..» А для того вспоминать, что последствия его прослеживаются и дальше. Когда поэт освободился от этого гнета, то тяжкий комплекс унизительной неполноценности, усиленный к тому же мучительным мнением о своей якобы физической непривлекательности, который постоянно угнетал его подсознание, он стремился все время и любыми средствами преодолеть, постоянно желал самоутвердиться как личность. Это было самоцелью. Незатухающее жжение прошлого приводило к тому, например, что на войне он постоянно шел под пули. Не ради боевой целесообразности, а во имя утверждения своей храбрости и бесстрашия перед лицом самой смерти. И по любому поводу он нарывался на дуэль. Подонок, подлец был Мартынов! Но ведь внутренняя-то причина была сокрыта в Лермонтове, он без какой бы то ни было основательной необходимости прямо-таки спровоцировал этот поединок. А почему? А потому, что постоянно стремился самоутвердиться, прежде всего в собственных глазах.