Оставшись наедине с Заряницей, робко присевшей на лавку, Петр, дождавшись, чтобы утих доносившийся до них из сеней громкий голос боярыни, и, улыбнувшись, произнес:
– Ну, здравствуй, красавица. Тебя-то каким ветром в Тверь надуло?
– И тебе поздорову, Петр Михайлович, – смущенно улыбнулась девушка. – А я туточки покамест проживаю.
– У боярыни?
– Да нет, – поправила Заряница. – Чуток подале, у боярина Кириллы Силыча. Спаси его господь, приютил нас с братцем. Меня в услужение взял, в стряпках я у него ныне. И домишко выделил, не побрезговал.
– Сменила, стало быть, место жительства, – кивнул Сангре. – Ну что ж, дело хорошее. Почти горожанкой стала. Теперь гляди не загордись. Хотя… выглядишь ты не сказать, чтоб ах. Впрочем, оно и понятно. Судя по твоим заработкам, – припомнились ему слова Матрены Тимофеевны насчет гривны, – ты в золоте не купаешься. А чего ж тогда обратно не возвращаетесь?
– Да я бы и рада, но братец мой, Горынюшка милый… – и она не договорив, осеклась, помрачнела, но, взяв себя в руки, продолжила: – На сече его подранили тяжко. Саблей по хребту угодили. Нельзя было шевелить. А ныне куда, ледополье на носу. Да ништо, проживем как-нито.
– А сейчас брат-то на ноги встал? – уточнил Сангре.
– Когда хребет задет, тута один господь на ноги поднять в силах, – тяжко вздохнула девушка. – Хорошо хоть руки ожили. А с постели ему один токмо путь, в домовину. Я ить чего тута. С прокормом-то у нас, слава богу. Боярин милостив, не голодаем. Но мне серебрецо надобно, чтоб травок прикупить, да боли у Горыни хошь чуток утишить. Силов нету на его страдания глядеть. Он, конечно, терпит, виду не подает, токмо ночью стонет, когда мыслит, будто я сплю, да и то тихохонько, чтоб не разбудить. А я лежу и тоже плач в себе давлю, чтоб не услыхал. Так и лежим с ним, полеживаем кажную ночь до самого утра. А к Кирилле Силычу с просьбишкой о гривенках идти стыдоба. Он и без того нам добра излиха сделал. Еще помыслит, чего доброго, де, дали курочке гряду, а она норовит весь огород охапить.
– А зачем покупать-то? Ты ж сама травница.
– Имелись у меня таковские, да все вышли. Была б весна, сызнова насобирала, а зимой я что могу?
Вошедшая Басена прервала их разговор, принеся ушат с водой и ворох тряпок. Заряница принялась промывать и бинтовать руку. Едва холопка вышла, как Петр, прикинув все, решительно сказал:
– Как я погляжу, со сбором средств в благотворительный фонд раненым у тебя дела движутся не ахти. Сдается от тебя ныне осталась половина, а ведь в Липневке ты имела приятные округлости во всех местах. Давай сделаем так. Сейчас времени нет, боярыня вот-вот зайдет, к тому же у меня…