А еще движение… видимое лишь в лакуне воображения, глубоко, очень глубоко под городом, где в разломе кристаллических плит билось черное сердце сейсмических толчков. Первый раз в жизни Элер усомнился в полезности (и безопасности) знаний, потому что картинка, вложенная в голову словами отца, попыталась утащить его на самое дно… если у этого места было дно.
Элер отшатнулся от Клыча, от дыры, от мелодичного звука. Самурай, усомнившийся в приказе господина. И, кстати, кто его господин? Страх?
Круг замкнулся.
Он обернулся – ударился взглядом о лицо Радика, бледное, потное, неподвижное. Губы друга шевелились, он что-то шептал. «Мертвый мим», – подумал Элер, парализованный подземной мелодией и видом Радика, приближающегося к краю излома бетонной плиты.
– Рад… – он поперхнулся.
Что Радик собирается делать? Проявить инициативу, чтобы сломать неуверенность? Добить поверженного Элером противника? Отсюда медлительность и неестественное спокойствие – друг борется с собой?
– Я знаю, ты хотел как лучше, – сказал Радик, глядя между лежащими в пыли скотами, прямо в дыру. – Я не хотел видеть ее мертвой, и ты забрал Одиху.
У Элера отвисла челюсть. В груди копалась холодная ладонь, стискивала и царапала.
– Я знаю, ты – это я, – бесцветно, будто лунатик, произнес Радик. – Мы едины.
Из правой ноздри Клыча текла густая струйка крови. Он попытался отползти в сторону, но Радик наступил ему на ладонь. Клыч вскрикнул, его глаза сделались загнанно-безумными, он завертел головой, словно не зная, чего опасаться больше – нарастающего глубинного звука или раздавившего его пальцы парня.
– С тобой я не боюсь, – сказал Радик звонкой пустоте, а затем убрал ботинок с кисти Клыча и выстрелил ногой в подбородок. Словно пробил пенальти.
Клыч тяжело качнулся назад, ловя беспомощными руками ногу-обидчицу, свою единственную надежду, пальцы скользнули по ботинку, и он рухнул в яму, которая уже казалась Элеру бездонной (нет, он был уверен в этом, как и в том, что настоящий самурай на его месте не стоял бы каменным истуканом).
Из провала выплеснулся полный страдания крик.
Радик издал короткий смешок.
Элеру подчинялись только глаза. Он видел, как кореш Клыча ползет на четвереньках к двери. Как Радик хватает его за шиворот футболки и тащит обратно, как бьет кулаком в затылок, в шею, механически, без разбора. Смотрел на это, будто через грязную витрину. В ушах гудело. Звук превратился в противную трель (стрекотание горящих сверчков) и теперь исходил не только из норы – из горла Радика.
Разум Элера на секунду затуманился. Через Кашгарские ворота в город входили караваны, над Великим шелковым путем поднимались облака алой пыли, стоящие вдоль дороги безумцы пели бессвязные песни, стенки бесконечных колодцев содрогались от ударов когтистых лап…