— Только что в Петроград с Поволжья прибыли голодающие люди. На них страшно смотреть, товарищи, — Макаров захрипел от волнения, но взял себя в руки и продолжал: — Они хотят спастись от смерти, и я прямо заявляю вам, что если мы останемся глухи к их стонам, — наши дети проклянут нас за такой поступок и не будет нам прощения в веках!
— Чего ты нас срамишь? — донеслось из зала. — Ты об деле говори!
— И скажу! — крикнул Макаров. — Мы, сотрудники Петроградского УГРО, по согласованию со своими домашними обязуемся отдать все необходимое из своего пайка, чтобы прокормить двадцать человек!
Зал зааплодировал.
— Во мы какие! — выкрикнул Вася. — Кто ответит?
Рядом с Макаровым встал Ганушкин, сосед Коли.
— Рабочий класс присоединяется, — сказал он. — Мы, балтийцы, берем на полное пищевое и вещевое довольствие сто человек!
И снова зал взорвался аплодисментами, а Вася крикнул:
— Качать товарища Ганушкина за вопиющее бескорыстие!
Под общий смех Вася схватил огромного Ганушкина и попытался поднять, но не удержал и уронил в оркестр. Зал застонал от хохота.
Потом на трибуну поднялся Бушмакин.
— Что значит спайка, товарищи? — спросил он негромко. — Мы так понимаем, что это единение и взаимная честность. А поэтому я приглашаю на трибуну всех желающих и прошу честно высказать все замечания и пожелания в адрес Петроградской милиции.
— Все-все-все? — недоверчиво спросил кто-то.
— Все, — подтвердил Бушмакин.
— А кто пьет и взятки берет?
— Валяйте.
— А вы меня посодите!
Зал снова взорвался хохотом.
— Если не облыжно — спасибо скажем, — крикнул Бушмакин.
— А наш квартальный чужих жен отбивает, — сообщили из зала.
Раздался смех. На трибуну поднялся нескладный, плохо одетый человек.
— Зачем вы зубоскалите? — начал он с болью. Зал сразу же притих. — Если у кого есть справедливый упрек — скажите. А я вот хочу от самого сердца поблагодарить покойного товарища Сивкова… Он — мертвый, а я благодаря ему — живой. Они жизнь свою за нас отдают…
И хотя большинство присутствующих вряд ли знали погибшего Сивкова, зал поднялся, как один человек, и застыл в скорбном молчании.
У входа толпились опоздавшие — маленький клуб всех не вместил. К дверям подошел парень в кепке-малокозырке, спросил весело:
— Чего такое? Дают чего?
— Единение, — объяснили ему. — С милицией…
Парень отошел, сказал двум другим:
— Милиция фраеров охмуряет… Под оркестр.
— Танцуют? — спросил один из двух, высокий. Чиркнул спичкой, закурил. Пламя высветило продолговатое красивое лицо с высокими бровями вразлет, тонким, нервным ртом. — Ну пусть себе погуляют перед смертью. Как считаешь, Сеня?