Коля помчался вниз.
Когда он вернулся назад, так и не встретив бандитов, Маша стояла на площадке и рыдала, а «колпак» гладил ее по голове и успокаивал.
— Жива?! Ну, слава тебе, господи. Идемте. — Коля взял девушку за руку, провел в комнату. — Мы же вам объясняли: двери открывать только на условное слово — пароль, а вы?
— Я услыхала ваш голос, — примирительно сказала Маша. — Хорошо, что вы пришли!
— Почему ушел Воробьев?
— Ему позвонили… А что? — Маша была удивлена. — Что-нибудь не так?
— Все так, — Коля задумался.
Найдя в кладовке два сломанных стула, он затопил камин, зажег свечи. По стенам заплясал неверный отблеск пламени. Коля сел в кресло, сказал, обращаясь к Маше:
— Мария Иванна, могу я с вами говорить совсем откровенно?
— Попробуйте, — она усмехнулась.
— Здесь были бандиты. Двоих я видел. Это те самые?
— А если они снова придут, что тогда? — тихо спросила Маша.
— Уже приходили… А я зачем здесь? Мы все? Так что же? Смелости не хватает?
— Вы меня не подзадоривайте, я вам не гимназистка из первого класса, — обиделась Маша. — Эти двое приходили тогда тоже… — Она зябко передернула плечами.
— А остальные? — обрадовался Коля. — Как они выглядели?
— Главарь с усиками… Второй — в одежде этого… ВЧК, кажется, так? Остальные… громилы и все. Если вы мне их покажете — я их узнаю.
— Не побоитесь? — недоверчиво спросил Коля.
— Вы сначала их поймайте, — она искривила губы. — А там уж увидим… Не очень-то у вас это получается, как я посмотрю…
В камине трещали обломки стульев. Маша пошевелила щипцами угли, и они вспыхнули, рассыпались искрами.
— У нас дома тоже был камин, — вдруг сказала Маша. — Зимой, по вечерам, вся семья собиралась у огня. Экран у камина был прозрачный, из толстого стекла. Мама читала вслух… А теперь мне кажется, что этого никогда не было… Сон это. Сон и утренний туман…
Коля снял нагар со свечи, посмотрел на лампу. Ему очень хотелось рассказать Маше о том, что в их семье любили огонь, только зажигали его не в камине, а в обыкновенной печке… А когда зима была сытая, мать пекла вкусные гречневые блины, и ели их с пахучим медом. Как это было давно… Права Маша — сон приснился, и все…
— А где ваши родители? — спросила Маша.
— Сгорели.
Она хотела расспросить его, но вдруг увидела его окаменевшее лицо и промолчала.
Утром Трепанов собрал своих сотрудников на совещание:
— Вопрос первый. Воробьеву — он мною арестован на сутки за халатность и ротозейство, — я еще могу простить: он молод и глуп. Его взяли на пушку, а он поверил. Но вот Кондратьев… Так сказать — вопрос второй… Кондратьеву я объявляю строгий выговор. За неумелые действия при задержании преступников. И вопрос третий: кто желает подвергнуть действия товарища Кондратьева разбору?