Первым подступил к этому человеку Витторио деи Пацци.
— Кто ты, что замаскированным появляешься среди нас? Один из фискалов Маурицио? Кто-нибудь из герцогских сбиров? — спросил он.
— Уж не пыточных ли ты дел мастер? Мы готовы к пыткам, — заявил Бернардо Корсини.
— Или ты палач? — подхватил Сельваджо Альдобрандийи, с усилием держась на ногах. — Мы готовы к смерти!
— Говори же, недобрый вестник! С какой новостью ты пожаловал? — не унимался Витторио.
— Я пожаловал с известием о том, что вас всех приговорили к смерти, — сбрасывая маску, отчеканил Лоренцино. — Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете.
— Лоренцино! — в один голос воскликнули узники.
— Лоренцино! — вслед за другими повторили фра Леонардо и Строцци.
— Что тебе нужно здесь? — прозвучал вопрос Витторио деи Пацци.
— Чего ты добиваешься? — не отставал от него Бернардо Корсини.
— Разве вам не все равно, вам, кому только и осталось еще на этом свете, что помолиться да встретить смерть? — был ответ Лоренцино.
Но тут вперед выступил фра Леонардо.
— Лоренцо, ты сошел в катакомбы ради того, чтоб оскорблять мучеников? — с укором сказал он. — Что за дела привели тебя сюда?
— Сейчас узнаешь, монах, ведь именно ты мне и нужен.
— Чего же ты от меня хочешь?
— Вели всем этим людям отойти подальше и давай по возможности уединимся.
— Зачем это?
— Затем, что я должен открыть тебе одну тайну и, как и вы, находясь в преддверии смерти, хочу исповедаться тебе.
— Исповедаться? — отшатываясь от него, воскликнул фра Леонардо.
— Да.
— Мне исповедовать тебя? — в страхе переспросил монах. — Но отчего ж именно мне, и никому другому?
— Оттого, что часы твои уже сочтены, а от сохранения моей тайны зависит, жить ли тебе, и, наконец, оттого, что во всей Флоренции я не доверился бы никакому другому исповеднику.
— Все назад, братья! — сказал фра Леонардо, бледнея от догадки, которую он как-то высказал Строцци, догадки, что через минуту нечто ужасное коснется его слуха.
Заключенные послушно отошли. Фра Леонардо присел на цоколь колонны, а Лоренцино встал перед ним на колени.
— Святой отец, — заговорил молодой человек, — год назад я возвратился во Флоренцию, уже вынашивая в сердце замысел, который теперь намерен осуществить. Опасаясь, как бы не приписать по ошибке другим все те чувства, что наполняли меня самого, я тотчас по приезде в родной город побывал в разных его кварталах: искал ответа в домах бедняков и дворцах богачей. Я прибивался к компаниям мастерового люда и навещал заносчивых патрициев. Отовсюду, подобно неумолчному стенанию, возносился к Небу единый голос, обличающий герцога Алессандро. Кто-то требовал у него обратно свои деньги, кто-то — честь, этот — отца, тот — сына. Все плакали, все горевали, все обвиняли, и я сказал себе: "Нет, несправедливо, чтобы целый город так страдал от тирании одного человека".