Увидели бы мы только трупы Нуньеса и его мула, загородившие дорогу, увидели бы, как тяжело раненный Торрибио карабкается к могильному кресту и, полумертвый, прислоняется к нему.
Дон Иньиго и его дочь скрыты в харчевне: дверь захлопнулась за ними и шайкой разбойников, захвативших их в плен.
Но мы романисты и можем, как Мефистофель, сделать стены прозрачными или, как Асмодей, приподнять кровлю, поэтому не позволим, чтобы в подвластном нам мире произошли события, утаенные от наших читателей, — так прикоснемся же нашим пером к дверям харчевни, они распахнутся будто по мановению волшебного жезла, и мы скажем читателям: "Смотрите".
На полу харчевни бросались в глаза следы борьбы, начавшейся на дороге и продолжавшейся в доме. Кровавая полоса длиною больше двухсот шагов начиналась с порога и тянулась до угла стены, туда, где лежал разбойник, которого один из слуг дона Иньиго ранил выстрелом из аркебузы; его перевязывали уже знакомая нам Амапола, та самая девушка, что принесла цветы для путешественников, и mozuelo, что недавно держал под уздцы коня дона Рамиро де Авила.
Бархатный берет дона Иньиго и лоскут от белого плаща доньи Флор валялись на ступеньках, ведущих со двора в кухню, — значит, здесь возобновилась борьба, сюда тащили пленников, здесь-то и надо было их искать.
От входной двери, к которой и вели две эти ступени, тянулась дорожка из цветов, разложенных гонцом любви прекрасной доньи Флор, но цветы были растоптаны, смяты грязными башмаками, запачканы пылью, и на розах, лилиях и анемонах, словно рубины, блестели капли крови.
Дверь, отделявшая кухню от комнаты, где заботами дона Рамиро был накрыт стол и приготовлены два прибора, где еще воздух был напоен ароматом недавно сожженных благовоний, — дверь эта была растворена настежь, и на пороге сгрудились служители харчевни — переодетые разбойники; они готовы были ринуться на помощь грабителям, орудовавшим на большой дороге; из раскрытой двери неслись крики ярости, вопли, угрозы, жалобные стоны, проклятия.
Там, за дверью, должно быть, все шло к развязке, там происходило то, что заранее со страхом представляла себе девушка-цыганка, когда она советовала путешественникам вернуться.
И действительно, если бы можно было разрушить живую баррикаду, загораживавшую дверь, и пробиться в комнату, вот какая картина поразила бы зрителя.
Дон Иньиго, распростертый на полу, все еще пытался защищаться, держа обломок своей уже бесполезной шпаги; пока она была целой, он поразил двух разбойников — капли их крови и оросили дорожку из цветов.
Трое бандитов с трудом удерживали дона Иньиго, один упирался ему в грудь коленом и приставил к его горлу каталонский нож.