— Вы подали мне пример откровенности, монсеньер, и было бы вполне достойно вас, если бы вы продолжили и рассказали о том, с какими намерениями сюда прибыли.
— Ей-Богу, сударь, нет ничего проще, — сказал принц, устроившись поудобнее, — я влюблен в мадемуазель де Сент-Андре.
— В дочь маршала? — уточнил шотландец.
— Вот именно, сударь, в нее. Получив из третьих рук уведомление о том, что она сегодня ночью встречается тут со своим любовником, я, каюсь, проявил любопытство и пожелал узнать имя счастливого смертного, который пользуется милостями благовоспитанной девушки, и потому устроился под этой кроватью, где, однако, мне не слишком удобно, смею вам признаться. А теперь ваша очередь, сударь.
— Монсеньер, пусть никто не скажет, что у человека неизвестного могут быть основания в меньшей степени доверять принцу, чем принц доверяет ему: это я позавчера и вчера писал королю.
— Ах, черт побери! Значит, это вы отправляли свои послания через окно маршала де Сент-Андре?
— Да, это я.
— Прошу прощения, — произнес принц, — однако…
— Что, монсеньер?
— Если мне не изменяет память, в этих письмах, по крайней мере, в первом, вы угрожали королю?
— Да, монсеньер, если он не освободит советника Анн Дюбура.
— И чтобы ваша угроза прозвучала более серьезно, вы написали, что убили президента Минара? — заметил принц, ошеломленный тем, что находится рядом с человеком, написавшим столь грозное послание.
— Да, поскольку именно я, монсеньер, и убил президента Минара, — ответил шотландец, ничуть не меняя тональности голоса.
— Возможно, вы даже осмелитесь произвести насильственные действия в отношении короля?
— Я здесь именно с таким намерением.
— С таким намерением? — воскликнул принц, забывая, что сам находится в опасности и что его могут услышать.
— Да, монсеньер; но позвольте предупредить ваше высочество, что вы говорите несколько громко, в то время как наше положение требует от нас, чтобы мы беседовали тихо.
— Вы правы, — согласился принц. — Да, черт побери, сударь, будем говорить тише, ведь мы говорим о таком, что звучит скверно в дворцах, подобных Лувру.
И он продолжал, понизив голос:
— Черт! Какое счастье для его величества, что тут нахожусь я, хотя и по иному поводу.
— Значит, вы надеетесь, что помешаете осуществлению моего плана?
— Я в этом уверен! Как вам только такое пришло в голову! Заняться королем, чтобы помешать сжечь советника!
— Этот советник, монсеньер, — самый честный человек на свете!
— Неважно.
— Этот советник, монсеньер, — мой отец!
— А! Тогда другое дело. Так вот, это большое счастье — не для короля, а для вас, — что я с вами встретился.