кажется, мы выросли, мама, но не прекращаем длиться.
время сглаживает движения, но заостряет лица.
больше мы не порох и мёд,
мы брусчатка, дерево и корица.
у красивых детей, что ты знала, мама, —
новые красивые дети.
мы их любим фотографировать в нужном свете.
жизнь умнее живущего, вот что ясно
по истечении первой трети.
всё, чего я боялся в детстве,
теперь нелепее толстяков с укулеле.
даже признаки будущего распада закономерны,
на самом деле.
очень страшно не умереть молодым, мама,
но как видишь, мы это преодолели.
я один себе джеки чан теперь и один себе санта-клаус.
всё моё занятие – структурировать мрак и хаос.
всё, чему я учусь, мама —
мастерство поддержанья пауз.
я не нулевая отметка больше, не дерзкий птенчик,
не молодая завязь.
молодая завязь глядит на меня, раззявясь.
у простых, как положено, я вызываю ненависть,
сложных – зависть.
что касается женщин, мама, здесь всё
от триера до кар-вая:
всякий раз, когда в дом ко мне заявляется броская,
деловая, передовая,
мы рыдаем в обнимку голыми, содрогаясь и подвывая.
что до счастья, мама, – оно результат воздействия
седатива или токсина.
для меня это чувство, с которым едешь в ночном такси на
пересечение сорок второй с десятой,
от кабаташа и до таксима.
редко где ещё твоя смертность и заменяемость
обнажают себя так сильно.
иногда я кажусь себе полководцем в ссылке,