– Что? – вытаращилась на него я. Игорь обернулся, посмотрел на меня, но, скорее, сквозь меня.
– Извини, Ромашка, увидимся дома, ладно? Ты же приедешь?
– Да. Конечно.
– Хорошо.
И он пошел к дверям быстро, не оглядываясь. Оксана стояла, несколько растерянная таким поворотом, всей этой волной агрессии от человека, от которого она привыкла слышать слова «не вини себя» и всякое разное «нужно отпустить ситуацию». Уже в дверях Игорь остановился, обернулся и посмотрел на меня – не лицо, а грозовая туча перед ливнем.
– Пообещай, что никогда такого не сделаешь. Пообещай мне, Фая, что, даже если мы потом разойдемся, перед этим мы будем долго мучить друг друга, будем кидать друг в друга жестокими словами и претензиями, будем мириться, копить обиды, искать выход, пытаться найти понимание, будем пытаться удержать друг друга. Пообещай мне, что ты не станешь искать этих легких путей, не станешь заботиться о моем благе настолько, чтобы даже не поставить меня в курс дела. Потому что я не боюсь боли, я не боюсь жизни, я боюсь только вот такой расчетливой заботы, где кто-то все решит за меня, а мне ничего об этом не скажет.
– Я обещаю, – тихо ответила я. Игорь задержался еще на секунду, а затем все же покинул дом. Я не знала, что мне делать – оставаться или уходить. Я хотела уйти отсюда, из тягучей атмосферы несчастья, что стояла в этом доме, как дым, но знала, что, если я сейчас покину дом Оксаны, неизвестно, что станет с ней. Поэтому я осталась. В молчании я повернулась и пошла убирать тарелки и чашки, включила воду, намылила мочалку и принялась мыть посуду.
– У меня есть машина, – услышала я.
– Это не важно. Тут мало посуды, а к тому же мне нужно чем-то себя занять.
– Его действительно кто-то бросил?
– Да, Оксана. Его действительно бросили, и он до сих пор не знает почему.
– А объяснение, что его просто разлюбили, его не устраивает, конечно? – едко спросила Оксана.
– Ты это сказала Джованни? Что ты его разлюбила? Думаешь, он поверил? Такие вещи хорошо чувствуются. Ложь вообще хорошо чувствуется.
– Чушь! – воскликнула Оксана. – Ложь никто не чувствует. Все врут друг другу, а еще больше врут самим себе. Все успокаиваются ложью, убаюкивают себя ею. Все будет хорошо? С чего это? Все, что ни делается, – к лучшему? Ага, конечно. Все, что меня не убивает, делает меня сильнее? Только я не становлюсь сильнее, я становлюсь старше, я старею, и все так же одинока и несчастна, и этот простой, но такой неприятный факт нужно просто забыть. Любая анестезия хороша.
– Даже такая? – спросила я, кивнув на окно. Сначала Оксана не поняла, о чем вообще я говорю, а потом вспомнила, что там, за окном, светит окнами их семейный ресторан «Мельница», в котором Оксана пыталась залить свое горе самым неэффективным, но таким типичным способом. Самоубийство через алкоголь.